Старость аксолотля - Яцек Дукай
Глейтшвиммер нес меня против течения Тора со скоростью более двадцати узлов. Изящно выточенная доска из моностекла с установленными серийными турбинными двигателями, гидродинамическим обтекателем изменяемой формы и двумя багажными отсеками скользила по поверхности вечно бурлящей воды, с гневной стойкостью проламывая всё новые валы грязного потопа и увлекая с собой меня, скрытого по пояс и прикрепленного к корпусу неэластичным ремнем комбинезона, миля за милей, через отвратительно теплые волны мутного разлива. И насколько охватывал взор, картина была одинаковой: взболтанная по всей ширине сплава гидролава воскрешала в памяти образы земных стихийных бедствий, чудовищный паводок, прокатившийся по обжитым и пустынным землям с цунами мусора, грязи и раздутых трупов животных – и я плыл через этот потоп к источнику гибели. Мрак скрывает меня, Тор маскирует меня, я в безопасности, я в безопасности… и, как ни странно, я чувствовал себя в безопасности – я был погружен в этот хаос, меня швыряло вниз, вверх и в стороны, вязкая мокрота чуждого мира окатила с ног до головы, но я избавился от страха, он сливался из меня с каждой новой милей, пройденной по руслу Тора, стекая в этот суп мерзости и бесследно теряясь в нем. Это уже свершилось, уже происходит, поэтому мне больше нечего бояться. Приговор вынесен. Аминь. Теперь каждая минута – это чудо.
После десяти часов безумного объезда разлива я вымотался, пришло время для первого ночлега. Я свернул к ближайшему островку, отключил глейтшвиммер и, выбираясь из прибрежной жижи, потащил его за собой. Островок покрывали бамбуковые губки: это переплетение тысяч очень длинных, гибких стеблей, которые вытягиваются из болота на десять, двадцать, тридцать метров вверх, а затем изгибаются, переплетаются между собой, образуя в итоге плотный войлок пористого органического вещества, непрерывно потрескивающего, раскачивающегося туда-сюда и стреляющего во все стороны спорангами в форме сюрикенов, от которых уже погибли два человека и один У-менш. Я зарылся в грязь, накрылся глейтшвиммером, высунул стержни аэратора, слизал с внутришлемной кормушки таблетку и уснул. Спал почти девять часов. Мне ничего не снилось, то есть никаких снов я не помню; мне никогда ничего не снится. Спустив скутер на воду, я двинулся дальше. И не был это ни рассвет, ни вечер, когда ложился я на свое вампирское ложе, – одна лишь тяжесть серого накрывшего меня небосклона; без ноктостекол, и сейчас и тогда, я видел бы только безлунную, беззвездную ночь. Мрак – это целая вселенная, кроме нее нет ничего.
Миновав первый ориентир (микрозэлверк передатчика, вживленный мне вместе с самим передатчиком в кость левого предплечья, сообщил об этом хриплым басом майора Блока), я записал и отправил через антенну глейтшвиммера доклад, состоящий фактически из одной фразы: «Все по плану». Неужели на Клине с нетерпением ждали каждого моего слова? Мне легче было представить, как Мунди и Гасп, узнав о моей смерти, пожимают плечами, после чего отправляют в Ад очередного наивного парня с «Геринга». Им важна информация, тайны Лещинского, – а как еще к ним подобраться? Можно только рассчитывать на болтливость отшельника. Или просто похитить и придушить. Убить? Чтобы не допустить перехвата его секретов противником? Так сказал Мунди, но Гасп даже слышать об этом не хотел. Но то, что Фульке писал о торге… Здесь ничего не ясно до конца. Подозрения, подозрения… Блок запнулся и пробормотал, что у нас есть свой человек среди русских. Была ли в донесениях этого предателя информация о других посланниках – американских, японских, русских, – направленных в Ад с полномочиями вести переговоры с Тойфелем? Казалось бы, первое, что должен был сделать Лещинский, избавившись от детонатора, – это сбежать к янки. Но нет. Он не хочет. Он застрял в этих джунглях. А что те ему предлагали? Свободу, конечно, свободу на Мраке. Что еще? В принципе здесь мало что можно предложить. Неизвестно, сколько их ушло; Фульке утверждает, что никто не вернулся. Последовательность событий, вероятно, была такая: передачи Дьявола – охота лазерами – давление ученых – конец охоты – первые эмиссары. Может быть, даже кто-то пытался связаться с ним по открытому каналу, на волне Лещинского. Все безрезультатно. Вряд ли я был первым отправленным к нему эмиссаром из Клина, наверняка передо мной были другие, возможно, даже целая карательная экспедиция, кто знает, – а когда сообразили, что это не работает, придумали эту комбинацию с известным им только по фамилии и личным данным геринговцем в главной роли. Они и впрямь рассчитывают, что это прокатит? Майн Готт, это ловушка в ловушке, тройной маневр, ведь Блок мог вживить в меня и самодетонирующую микробомбу, нет никакой возможности проверить это – вандельштернфюрер, не считаясь с Гаспом, превратил меня в самонаводящийся снаряд – я иду на смерть – я уже мертв – я должен притворяться беглым У-меншем, впрочем, почему притворяться, чем я, в сущности, отличаюсь от него – я недочеловек – я недочеловек – я мертв. Да. Да. Страха больше нет.
– Зеленая линия, – прошептал мне Блок, и я пристал к левому берегу Тора. Конец первого, относительно легкого этапа путешествия, здесь начинается зона кровавых тотемов, пора повернуть на север. Я снял шлем, стянул скафандр. Под ним у меня был полевой комбинезон У-меншей. Теперь нужно бросить и закопать все, что может меня разоблачить: то есть сначала сам глейтшвиммер, потом скафандр, сверхнормативные запасы провизии, запасную спутниковую антенну… Я смогу вернуться к ним, если первая вылазка не даст результата. Я отправил еще один рапорт. Отныне с этим будет хуже: передатчик, который я забираю – потому что мне придется все-таки его взять, – замаскирован под обычную металлическую миску, из нее можно есть растворенные в
