Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Дорога доблести
И все же… вдруг они на сей раз правы?..
А это подводит меня к важнейшему из всех вопросов: как вернуть Маргрету к Богу, прежде чем трубы вострубят и раздастся глас Божий?
Но вопрос «как» связан с вопросом «когда». Теологи — сторонники тысячелетних периодов — сильно расходятся во мнении, когда именно должна вострубить архангельская труба.
Я полагаюсь на научный метод. На каждый спорный вопрос всегда можно дать точный ответ: поглядите в Книгу. Так я и поступил, поскольку, живя в миссии Армии спасения, всегда мог получить экземпляр Святой Библии. Я рылся в ней, рылся, рылся… и наконец понял, почему теологи так разнятся в датировках.
Библия — Слово Господне. В этом у нас не должно быть ни малейшего сомнения. Но Господь не обещал, что читать ее будет легко.
Снова и снова наш Господь и его воплощение, Иисус из Назарета и Мессия, обещал апостолам, что их поколение (то есть люди, живущие в первом столетии новой эры) будет свидетелем пришествия. Кроме того, он многажды обещал, что вернется через тысячу лет… или две тысячи лет, или… еще через какое-то время, когда Евангелие овладеет сердцами всего человечества в каждой стране.
Так что же истинно?
А истинно все, если читать правильно. Иисус действительно вернулся при жизни поколения двенадцати апостолов; это свершилось в первую Пасху, в день его Воскресения. Это было первое пришествие, совершенно необходимое, ибо доказало всем, что он действительно Сын Божий и сам Бог. Он вернулся и через тысячу лет и в своем бесконечном милосердии пожаловал детям своим еще один дар — отодвинул час испытаний, вместо того чтобы тут же низвергнуть грешников в огненные глубины ада. Божественное милосердие бесконечно.
Эти даты трудно уяснить, что вполне понятно, поскольку, отложив день расплаты, он не намеревался поощрять грешников грешить и дальше. Потому-то многократно и повторяются четкие, ясные и внятные слова, что он хочет, чтобы каждый из его детей воспринимал каждый день, каждый час, каждое биение сердца как последние. Так когда же наступит конец света? Когда же раздастся глас трубный? Когда придет день Страшного суда? СЕЙЧАС! И не будет никакого предупреждения. Не будет вам дано времени на предсмертное покаяние. Вы должны жить в состоянии благодати постоянно… Иначе, когда наступит час, будете вы повержены в море огня, чтобы гореть там вечно.
Так читается Слово Господне.
И для меня оно звучит как голос судьбы. Не дано мне привести Маргрету обратно к Богу, ибо глас его может раздаться в любой день.
Что же делать? Что же делать?
Для смертного, встретившегося с неразрешимой проблемой, есть только один путь — с молитвой обратиться к Господу.
Так я и сделал; так и поступал день за днем. Молитвы никогда не остаются без ответа. Надо лишь суметь его понять… да и оказаться он может совсем не таким, какого вы ожидаете.
А между тем следовало отдавать кесарю кесарево. Конечно, я стал работать шесть дней в неделю, а не пять (тридцать одна тысяча двести долларов в год!), поскольку каждый шекель был на счету. Ведь Маргрете буквально нечего надеть! И мне тоже. Особенно нужна обувь. Та обувь, которую мы носили, когда грянуло землетрясение в Масатлане, была хороша… для масатланских крестьян. Но она стопталась за те два дня, пока мы раскапывали развалины. Да и с тех пор мы таскали ее, можно сказать, не снимая, и теперь наша обувь годилась разве что для мусорного ящика. Итак, нам необходимы туфли — по меньшей мере две пары каждому: одна для работы, другая для воскресных собраний.
Да мало ли еще что! Я не знаю точно, что нужно женщине, но, определенно, гораздо больше, чем мужчине. Мне приходилось чуть ли не силой заставлять Маргрету брать деньги и всячески поощрять ее траты на предметы первой необходимости. Я-то мог обойтись одними ботинками да парой холщовых штанов (свой единственный выходной костюм я берег). Однако мне пришлось купить бритву и даже подстричься в парикмахерском училище около миссии, где стрижка стоила всего два доллара, если вы готовы подставить голову совершенно неопытному мальчишке. Я рискнул. Маргрета взглянула на результат и мягко сказала, что наверняка могла бы сделать не хуже, что сэкономило бы нам два доллара. Она взяла ножницы и подравняла те места, где бездарный подмастерье обкорнал меня особенно жутко… с тех пор я никогда не тратил денег на парикмахерскую.
Однако сэкономленные два доллара отнюдь не компенсировали нам куда более крупные потери. Когда мистер Каугерл нанимал меня, я, честно говоря, полагал, что буду получать сто долларов в конце каждого рабочего дня. Столько он мне не заплатил, но это не значит, что меня обжулили. Сейчас я вам все объясню.
Закончив работу в первый день, я чувствовал себя очень усталым, но счастливым. Я хочу сказать, более счастливым, чем все это время после землетрясения: счастье — понятие относительное. Уходя, я остановился у столика кассира, где мистер Каугерл проверял счета, так как «Гриль Рона» уже закрывался. Он поднял на меня глаза.
— Ну, как дела, Алек?
— Отлично, сэр.
— Люк сказал, что ты работаешь хорошо.
Люк — огромный негр, был главным поваром и моим номинальным начальником. По правде говоря, он за мной не присматривал, а лишь показал, где что лежит, и убедился, что я знаю свои обязанности.
— Приятно слышать. Люк отличный повар.
Одноразовая кормежка, что являлось единственным дополнением к моей минимальной зарплате, к тому времени была уже давно позабыта моим желудком.
Люк объяснил, что поденщики могут заказывать из меню что угодно, кроме бифштексов и отбивных, и что сегодня я могу получить на второе рагу или кусок жареного мяса.
Я выбрал мясо, так как на кухне пахло хорошо и выглядела она чистой. О поваре по жареному мясу можно судить даже лучше, чем по его бифштексам. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы расправиться со своей порцией, даже без кетчупа.
Люк отрезал мне щедрый кусок вишневого пирога, а потом добавил еще черпачок ванильного мороженого, которого я не просил, поскольку то и другое — не полагалось.
— Люк редко хвалит белых, — продолжал мой хозяин, — и никогда — чиканос. Так что ты наверняка работал хорошо.
— Надеюсь.
Я начал понемногу закипать. Все мы дети Господа, но впервые в жизни о моей работе судил какой-то негр. Я просто хотел, чтобы мне заплатили за работу, потому что спешил домой, к Маргрете… то есть в миссию Армии спасения.
Мистер Каугерл сложил ручки на животе и покрутил большими пальцами.
— Хочешь, чтоб я тебе заплатил, да?
Я с трудом сдержал раздражение.
— Да, сэр.
— Алек, с мойщиками посуды я предпочитаю расплачиваться каждую неделю.
Я был глубоко разочарован, и, вероятно, это отразилось на моем лице.
— Прошу понять меня правильно, — продолжал он. — Ты на почасовой оплате, и я буду платить тебе в конце каждого дня, если желаешь…
— Да, желаю. Мне очень нужны деньги.
— Дай мне кончить. Причина, по которой я предпочитаю платить моим мойщикам посуды каждую неделю, а не каждый день, состоит в том, что очень часто, получив в конце дня деньги, поденщик бежит прямиком в кабак и покупает кувшин муската, после чего не показывается у меня по меньшей мере дня два. А когда он появляется, то требует свое место обратно. И еще злится на меня. И готов жаловаться в комиссию по труду. Самое забавное, что я могу взять его обратно еще на один день, так как второй бродяга, которого я нанял на место вернувшегося, ушел и сейчас наливается так же, как два дня назад первый.
С чиканос такое случается реже: они откладывают деньги, чтобы отсылать в Мексику. Но хотел бы я видеть чикано, который мог бы содержать подсобку так, чтобы это понравилось Люку… а Люк для меня важнее какого-то мойщика посуды. Негры… Люк мне обычно говорит, как будет работать тот или иной черномазый, хорошо или плохо… Так вот, работящие негры хотят расти по службе… и если я не возведу их в ранг помощника буфетчика или поваренка, они тут же уходят туда, где им это пообещают. Так что проблема с мойщиками не решается. Если мойщик работает целую неделю — я уже в выигрыше. Если две — я ликую. Как-то раз мойщик продержался целый месяц. Но такое счастье может выпасть лишь раз в жизни.
— Я вам гарантирую его на целых три недели, — сказал я. — А теперь — могу я получить свои деньги?
— Не торопи меня. Если ты согласишься получать зарплату только раз в неделю, я готов на доллар увеличить твой почасовой заработок. А это на целых сорок долларов в неделю больше. Что скажешь?
(Нет, это больше на сорок восемь долларов, подумал я. Почти тридцать четыре тысячи в год за мытье тарелок! Ну и ну!)
— Это на сорок восемь долларов больше, — ответил я, — а не на сорок. Ведь я собираюсь работать шесть дней в неделю. Мне очень нужны деньги.
— О’кей. Значит, я буду платить тебе раз в неделю.
