Артур Кларк - Рама Явленный

– Едва ли слово «спасла» здесь уместно, – промолвила Николь, ясно вспоминая последние часы, проведенные ею на прежнем Раме. – Я просто подобрала ее, потому что некому было приглядеть за ней. Любой на моем месте поступил бы так же.

– Ты спасла ей жизнь, – произнес Орел. – Примерно через час после того, как вы с девочкой оставили зоопарк, три большие бомбы разрушили его помещение и две прилегающие к нему секции. Мария, безусловно, погибла бы, если бы ты не услышала ее.

– Теперь она прекрасная и умная молодая женщина, – сказала Синий Доктор. – Я встречалась с ней несколько недель назад. Элли утверждает, что Мария невероятно энергична. Судя по ее словам, она первой поднимается утром и последней укладывается спать...

«Подобно Кэти, – не могла не подумать Николь. – Кто ты, Мария? удивилась она. – Почему тебя послали в мою жизнь именно в этот момент?»

– ... Элли также сказала мне, что Мария и Никки неразлучны, – продолжала Синий Доктор. – Они занимаются вместе, едят вместе и все время разговаривают... Никки рассказала Марии все, что знала о тебе.

– Вряд ли это возможно, – улыбнулась Николь. – Никки не было и четырех, когда я в последний раз видела ее. Дети людей обычно не сохраняют столь ранних воспоминаний...

– Если только они не проводят во сне последующие пятнадцать лет, ответил Орел. – Кеплер и Галилей также весьма отчетливо помнят свои прежние дни... но мы можем поговорить в пути. Пора уходить.

Орел помог Николь и Синему Доктору надеть скафандры, подхватил чемоданчик с пожитками Николь.

– Я уложил твою аптечку вместе с одеждой, как и косметику, которой ты пользовалась последние несколько дней, – проговорил он.

– Мою аптечку? – переспросила Николь и расхохоталась. – Боже, я почти забыла... она же была со мной, когда я нашла Марию. Спасибо.

Трое вышли из комнаты, располагавшейся на нижнем этаже большой пирамиды. Несколько минут спустя они прошли под огромной аркой наружу. Тут в ярком свете, которым была залита фабрика, их ожидал вездеход.

– Нам потребуется около получаса, чтобы добраться до скоростных лифтов, – объявил Орел. – Наш челнок находится у причала на самом верхнем уровне.

Когда вездеход двинулся прочь, Николь огляделась и кинула прощальный взгляд назад. За пирамидой высилась высокая гора, на которую они поднимались три дня назад.

– Итак, ты действительно не представляешь, зачем потребовались здесь биоты-бабочки? – проговорила Николь в микрофон.

– Нет, – ответил Орел. – Мое предназначение – работать с людьми.

Николь продолжала глядеть назад. Вездеход миновал забор из десяти или двенадцати высоких жердей, связанных поверху, в середине и внизу проволокой. «И все это тоже часть нового Рамы», – подумала Николь. И вдруг она поняла, что теперь ей предстоит оставите мир Рамы в последний раз. Сильная печаль охватила ее. «Этот мир был моим домом, – сказала она себе. – И я оставляю его навсегда».

– Возможно ли, – спросила Николь, не поворачивая головы, – повидать другие части Рамы, прежде чем мы оставим его навсегда?

– Зачем? – поинтересовался Орел.

– Я и сама не совсем понимаю... Быть может, просто хочется лишний час предаться воспоминаниям.

– Обе чаши и Северный полуцилиндр полностью перестроены – ты не узнаешь их. Цилиндрическое море осушено и демонтировано. Даже Нью-Йорк уже разбирается...

– Но ведь он еще не полностью разобран, не так ли? – спросила Николь.

– Нет, пока нет, – ответил Орел.

– Что, если мы съездим туда ненадолго?

«Пожалуйста, не откажи в любезности старой женщине, – подумала Николь. – Даже если она сама не понимает себя».

– Ну хорошо, – согласился Орел. – Но путь будет долгим. Нью-Йорк располагается в другой части завода.

Они стояли на парапете возле вершины одного из высоких небоскребов. Большая часть Нью-Йорка исчезла, строения рушились, превращаясь в груды развалин, под натиском жуткой мощи огромных биотов. Во все стороны от площади было видно лишь двадцать или тридцать зданий.

– Здесь располагались три подземелья под городом, – объясняла Николь Синему Доктору. – В одном жили мы, в другом – птицы, а в третьем обитали ваши сородичи... Я находилась внутри птичьего подземелья, когда Ричард явился, чтобы спасти меня... – Николь смолкла, припомнив, что уже рассказывала эту повесть Синему Доктору, а октопауки, как известно, ничего не забывают. – Тебе не скучно? – спросила она.

– Пожалуйста, продолжай, – ответила октопаучиха.

– Но за все время, проведенное нами на острове, никто так и не узнал, что в здания можно войти. Разве не удивительно? О как бы мне хотелось, чтобы Ричард был сейчас жив... вот бы увидеть его лицо, когда Орел открыл дверь в октаэдр. Ричард был бы потрясен...

– Как бы то ни было, – продолжила Николь, – Ричард вернулся внутрь Рамы, чтобы отыскать меня... а потом мы полюбили друг друга и придумали, как спастись с острова с помощью птиц... Такое славное было время и так давно...

Николь шагнула вперед, обеими руками взялась за поручень и огляделась. Умственным взором она видела Нью-Йорк, каким он был прежде. «Там были набережные, а за ними Цилиндрическое море... а где-то посреди этих уродливых груд металла находились тот самый амбар и та яма, в которой я едва не умерла».

К ее собственному удивлению глаза вдруг наполнились слезами, выкатившимися на щеки. Она не оборачивалась. «Пятеро из шести моих детей родились здесь, – думала Николь, – под этой почвой. Здесь, возле нашего подземелья, мы нашли Ричарда после долгого отсутствия. Он был в забытьи».

Воспоминания одно из другим сами собой вторгались в реальность, каждое причиняло неуловимую душевную боль и вызывало новый поток слез. Николь не могла успокоиться. Она то вновь спускалась в логово октопауков, чтобы спасти свою Кэти, то снова ощущала восторг и радость, пролетая над Цилиндрическим морем в упряжи, которую держали три птицы. «Мы обязаны умирать, – решила Николь, вытирая глаза тыльной стороной ладони, воспоминания не оставляют места в наших мозгах для чего-либо нового».

Поглядев на разрушенный Нью-Йорк, Николь воскресила в своей памяти его давнишний облик, и ей вдруг вспомнилась еще более ранняя пора в ее жизни... холодный осенний вечер в Бовуа, один из последних дней, проведенных на Земле; они с Женевьевой уже собирались в Давос покататься на лыжах. Николь сидела с отцом и дочерью перед камином. В этот вечер Пьер был очень задумчив. Он рассказывал Николь и Женевьеве о том, как ухаживал за матерью Николь.

Позже, лежа в постели, Женевьева спросила мать:

– Почему дедушка так много говорит о том, что случилось давным-давно?

– Потому что это важно для него, – ответила Николь.