Дина Лампитт - Ускользающие тени

— Я хотел бы повидать леди Сару лично. У меня очень срочное дело.

— Она наверху, в детской, — поколебавшись, слуга отошел, пропуская Лозана в дом.

«Воспоминания былых дней», — думал француз, поднимаясь по темной лестнице и открывая дверь в комнату, тускло освещенную свечами.

Сара стояла спиной к нему, кормя дочь с ложечки. Мгновение Лозан не шевелился, не желая нарушить эту сцену. Он решил, что его бывшая любовница выглядит просто очаровательно в простом голубом платье, с неубранными, рассыпанными по плечам черными волосами, ненапудренная — совершенно в естественном виде.

Ребенок, которому, на взгляд герцога, было уже около пяти лет, сидел на высоком стульчике, одновременно глотая еду и забавляясь ложкой, которую дала ему мать. Девочка выглядела довольно мило, как любой ребенок, но на ее внешность не оказали влияния ни неподражаемая красота Сары, ни томный романтический вид ее отца. Улыбаясь, Лозан шагнул вперед, и тут Луиза увидела его и начала испуганно барахтаться на сиденье.

— Кто там? — тревожно спросила Сара и обернулась, в удивлении округлив глаза. — Боже мой, этого не может быть! Это и в самом деле вы, месье герцог?

— Я пренебрег ужасами зимнего путешествия, чтобы быть с вами, — пылко заявил он и сжал прелестную женщину в объятиях, не обращая внимания на крики испуганного ребенка и так сильно привлекая к себе, что бедная одинокая Сара разразилась потоком слез.

Сидония не помнила, сколько времени она простояла в темноте, глядя на пятно света, затопившее лужайку. Теперь она сидела, потягивая вино, возвращаясь мыслями к Рождеству. Среди всех мыслей преобладала одна-единственная — о собственной слабости, о том, что попытка взвалить на другого свою ношу была вызвана особым настроением. Неужели ей не приходилось читать о том, что неприятные тайны лучше всего уносить с собой в могилу? Что заставлять кого-либо выслушивать рассказ об ошибках — значит, проявлять трусость и малодушие?

Теперь божественному безумию пришел конец. Алексей уехал, Финнан вернулся, а Сидония повторяла дурацкую фразу «взрослые женщины не плачут» и готовилась не то чтобы солгать, но, во всяком случае, не открывать всей правды. Затем она вспомнила о женщине, которая взяла трубку в его доме в Канаде, и принялась размышлять, не была ли эта неизвестная особа причиной того, что Финнан не позвонил и не сообщил о своем возвращении.

— Признание все объяснит, — вслух заметила она и почти улыбнулась иронической ситуации.

Но телефон по-прежнему молчал, а Сидония зажгла свечи и продолжала сидеть в полутьме, пока не вспомнила, что у нее сменился телефонный номер — она сделала это по настоянию Алексея, прежде чем уехать в Эдинбург.

— Ты ведь не хочешь, чтобы этот маньяк Найджел доводил тебя звонками. Возьми новый номер, — почти умоляюще говорил русский.

— Ты и в самом деле считаешь это необходимым?

— Я уверен, что этот жирный ублюдок опасен.

— Ну, не глупи, он просто слишком много пьет.

— Послушайся меня, товарищ. Это грязь, которую не отмоешь, — так, кажется, говорят? Я умоляю тебя быть осторожнее.

Но как только Сидония поняла, что Финнан не может дозвониться до нее, у нее мелькнула другая мысль: почему бы ему просто не спуститься?

Ответ на этот вопрос дал один взгляд на часы. Была уже половина двенадцатого — как раз такое время, когда воспитанные люди не решаются беспокоить других. Однако ничего страшного не произойдет, если она сама позвонит ему и поздравит с возвращением.

«Боже мой, откуда это лицемерие? — думала Сидония, стоя в своей спальне с телефонной трубкой в руке. — Я виновата, и тем не менее боюсь начать разговор и покончить со всем сразу. Сидония Брукс, ты трусиха». Она решительно повесила трубку, открыла дверь и тихо поднялась по общей лестнице.

В квартире Финнана по-прежнему приглушенно играл плейер, и Сидония предположила, что ее сосед отдыхает от перелета, оттягивая час сна. Но теперь ей не хватало смелости сделать последнее усилие и нажать звонок.

Сидония стояла у двери, борясь с сомнением, и вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник Финнан О’Нейл с самой прозаической вещью — пластиковым черным мусорным пакетом в руке.

— Боже! — он подпрыгнул. — Это ты, милая? Сколько же времени ты стоишь здесь?

— Целые часы. Я не знала, стоит звонить или нет.

— Конечно, да! Ну разве можно быть такой несообразительной? — произнес он с ужасным ирландским акцентом и сжал ее в объятиях так, что эти объятия едва не стали последними в ее жизни.

Они мирно сидели, беседуя при свечах, — два давних, серьезных любовника.

— Это просто кошмар, — сказала Сара. — Другого слова тут не подберешь.

— Но неужели твоя семья продолжает пренебрегать тобой? — тихо произнес Лозан, нежно накрывая ее; руку ладонью.

— Нет, как раз здесь все не так плохо. После того как моя бедная сестра Сесилия умерла от чахотки, Кэролайн почувствовала, что жизнь слишком коротка, чтобы враждовать, и пригласила меня в Холленд-Хаус. Луиза тоже простила меня — она слишком любит свою маленькую тезку, чтобы не возобновить отношения. А что касается Эмили, она едва ли способна всерьез сердиться на сестру, которую вырастила в собственном доме. Только брат Джордж и его жена по-прежнему держатся отчужденно.

— Но в чем причины подобного поведения?

— На самом деле причины не в них самих, а в общественном мнении, Арман. Им порядком досталось из-за меня. Я считаюсь неподходящей компаньонкой, потому вынуждена до конца жизни оставаться в одиночестве.

Лозан, явившийся с намерением соблазнить ее, но при виде ее несчастий решивший повести себя так, как и подобает честному человеку, предложил:

— Поедем во Францию. Там вы будете приняты с радостью.

— Сомневаюсь. Мир тесен, мой позор уже известен всем и каждому. — Сара грустно покачала головой. — Единственное, о чем я умоляю вас, — не питать ненависти к моему невинному ребенку. Она ни в чем не виновна, ее рождение не зависело от нее.

— Почту за честь, если вы позволите мне стать законным опекуном Луизы, — проникновенно произнес герцог.

Сара вспыхнула и вновь стала похожей на прежнюю.

— Надеюсь, еще несколько лет я сама смогу позаботиться о ней.

Он улыбнулся и кивнул.

— Уверен в этом, моя дорогая. Тем не менее вы доставите мне удовольствие, приняв мое предложение.

— Тогда я с радостью приму его — это жест по-настоящему благородного человека.

— Это самое меньшее, что я должен был сделать.

— Что вы имеете в виду? Лозан сжал ей руку.

— Когда я услышал, как тяжко вам приходится, то сразу решил, что в этом есть и моя вина.

— Вы хотите сказать, что наша связь открыла мне путь к нравственному падению? — строго произнесла Сара, но ее глаза смеялись.