Джон Бойд - Опылители Эдема

Над утесом возвышались другие террасы, поднимавшиеся розовыми ярусами к зеленому подножью горы, которая вознесла покрытый снежной шапкой конус до струившихся вокруг него и вытягивающихся по направлению движения дымчатых облаков.

— Солнечные лучи, — сказал Пол, — отражаются кое-где от коралла и слегка подкрашивают снег и облака. Мы немного опоздали. Начинает разливаться краска стыда… Ляг здесь. Устрой голову поудобнее на моих руках и посмотри вместе со мной, как будет угасать день.

Она надеялась, что передатчик поймал его последнюю фразу. Пол сделался флорианином до полного «прощай Земля навеки». Из каждой его фразы росли цветы. Возможно, плавность его шага, которой она так восторгалась по пути сюда, лучше было бы сравнивать не с мерным журчанием воды, а с шелестом зеленых зарослей. Свернувшись калачиком, словно в люльке, между его дельтовидной и трапециевидной мышцами, она обнаружила, что мускулатура его тела тверже коралла: может быть, он и спятил, но в ребенка от этого не превратился.

— Красиво, — сказала она, подстраиваясь под настроение, которому Пол отдавался целиком. — Снег и облака похожи на земляничное мороженое.

Он фыркнул от смеха:

— Этот цвет будет делаться все более сочным и станет похожим на манхеттенский коктейль, а в момент захода солнца сделается подобным густой вишневке.

Теперь, когда он лежит, задумавшись, в лучах заката, подумала она, настало самое подходящее время проверить его реакцию на шок.

— Тюльпаны убили Хала Полино.

Некоторое время он не произносил ни звука, и она решила, что ошеломила его этой новостью, но когда он заговорил, поняла, что ошиблась.

— Смотри, снежные поля окрашиваются багряным цветом, не упусти момент, когда багрянец начнет проглатывать верхушки облаков.

Фреда почувствовала спокойствие и красоту солнечного заката. Внезапно смерть, казалось, отодвинулась куда-то далеко-далеко, не только смерть Хала Полино, но и всякая смерть. Было такое ощущение, что остров и орхидеи преградили путь мыслям о смерти. Но она упорствовала.

— Пол, я говорю, тюльпаны убили Хала.

— Рано или поздно он должен был умереть… Как они это сделали? Звуковыми волнами высокой частоты?

Теперь настал черед ее шоку, но он не заставил ее онеметь.

— Как ты догадался?

— Их воздушные камеры — это резонаторы Гельмгольца с фильтрами звуков высокой частоты. Я нарисовал их конструкцию Халу перед тем, как он отправился на Землю, и предупредил об опасности… Должно быть, он раздразнил их. Но они не убивали его. Если он тронул их зоны стимула и ответной реакции, зная то, что я ему говорил, то он просто пошел на самоубийство.

Выходит, все фантастические теории Хала на самом деле были теориями Пола, и Хал подбрасывал их ей, чтобы произвести впечатление. Нет, чтобы соблазнить ее! Он взял идеи Пола и сбежал с ними. Значит, теория Карон-Полино в действительности является теорией Карон-Тестона.

Захлебываясь, она рассказала Полу, что сделал Хал, и как она использовала эту теорию, чтобы добраться до Флоры. Пол терпеливо все выслушал, а может быть, просто был одурманен закатом.

— Ну вот, Фреда, наступает время манхеттенского коктейля… Пусть эта теория останется парню памятником. Он был хорошим студентом и добрым другом.

— Я не знала, что Хал был твоим добрым другом, — сказала она с искренним негодованием. — Он настроил тюльпаны относиться к нам с ним, как к матери и отцу, и взялся за их облучение, чтобы продолжать меня обрабатывать. Он почти добился своего. Мы собирались пойти в кафе «Мексикали», но он оказался слишком нетерпеливым. Чтобы выдворить соперника из города, он поспешил с проведением эксперимента, и то оружие, которым он пользовался, чтобы соблазнить меня, меня же и спасло.

— Смотри, Фреда, облака кажутся охваченными пламенем!

Она смотрела на пылающие облака, но думала о том, что орхидеи не тронули либидо Пола. Он был все еще так же предан романтизму, как устрица своей раковине.

— Это выглядит так, словно вулкан снова ожил, — сказала она.

Когда игра света прекратилась, он заговорил:

— Я хотел бы, чтобы ты побывала в «Мексикали». Этот — высокого класса, если так можно говорить о подобных притонах, и Хал наверняка умер счастливым.

Она теснее прижалась к нему, очарованная и смятенная его ответом.

— Не слишком ли ты великодушен по отношению к моим увлечениям?

— Я люблю тебя как женщину и любил Хала как мужчину, — усмехнулся он. — Любовь — это то, что должно разделяться, даже если и по трем направлениям.

— Может быть, и ты ходил с ним в это ужасное место?

— Я брал его туда, — чистосердечно признался он, — поскольку он был хорошим ассистентом и, так или иначе, бредил борделем, я решил свести к минимуму его возможные прогулы, причинами которых могли быть ножевые раны, монтесумова походка, купидонов сифилис и любые другие болезни, которыми страдают коты, посещающие подобные дома среднего пошиба.

Фреда вмиг села прямо, словно проглотила шест и завертелась на нем.

— Пол Тестон! Ты внушаешь мне омерзение! Там, на Земле, ты выгуливал меня целый год, прежде чем решился поцеловать руку. Я полагаю, в этом кафе была какая-нибудь маленькая горячая томале, которая называла тебя «Эль-Торо»?

Он сердито блеснул на нее глазами.

— Да, — сказал он, — но это было на другой планете, и, кроме того, эта девка не умела танцевать танго. — Он обхватил ее руками и притянул к себе. — Я не решался тебя крепко обнять, опасаясь, как бы не лопнула твоя внешняя оболочка и не поранила меня осколками… Смотри, вот и густая вишневка!.. Твоя девственность меня тоже пугает. Как прагматик, я считаю девственность не имеющей практического смысла, но, с другой стороны, я — не Святой Дух.

— Ну, на этот счет ты можешь больше не беспокоиться!

— Ты хочешь сказать, что больше не девственница?

— Будешь ли ты ревновать, если я скажу тебе, что я не уверена?

Он посмотрел на нее с изумлением;

— Ревновать я не буду, но я чертовски обескуражен. Ты — либо девственна, либо нет.

— Я расскажу тебе об этом попозже. Сейчас меня больше интересует твоя распущенность. И подумать только, твой формуляр в точности совпал с папиным.

— Да, в самом деле, — согласился он, — поскольку твоя мать была в своем роде профессионал, я уверен, что он не мог встретить ее на каком-нибудь собрании ученых-садоводов. — Теперь и вторая его рука обвилась вокруг нее, и она надеялась, что, когда он прижмет ее к груди, работа передатчика из пуговицы на ее куртке прекратится. — В некоторых кругах к твоей родословной могли бы отнестись с неодобрением, но для меня ты — один из двух лучших моих миров.