Эдди Шах - Второй мир

— Пошли!

Мне стало легче, когда я понял, что за нами никто не следит. Взял карту в левую руку, а Энди держал правой. Потом я вытянул левую руку и прикоснулся к стене. Послышался тихий треск — и вдруг я прошел сквозь стену. Ощущение было такое, словно я ночью вышел из теплой комнаты на мороз.

За стеной ничего не было. Невероятно! Ни теней, ни света, ни звука, ни движения воздуха. Я оказался в черном безжизненном вакууме.

Я почувствовал, как Энди сзади тронула меня рукой. Кроме прикосновения ее теплых пальцев, я не чувствовал совсем ничего. Я сжал ей руку; она тоже ответила пожатием. Как она и велела, я сделал пять шажков вперед. Потом остановился и стал ждать, не оборачиваясь, не шевелясь.

Она наткнулась на меня; я по-прежнему стоял неподвижно. Энди обошла меня, повернулась ко мне лицом и прильнула ко мне. Я обнял ее. Она положила голову мне на грудь и обхватила обеими руками за талию. Мы стояли молча, в безопасности, в довольстве.

— А как же Тибор? — спросил я через какое-то время.

Ответа не последовало. Я понял, что Энди меня не слышит.

Я приложил губы к самому ее уху и повторил:

— А как же Тибор?

От неожиданности она вздрогнула, тихо хихикнула и тоже прижалась губами к моему уху:

— Если он не захочет, чтобы его нашли… его ни за что не найдут!

Ее голос доносился словно с противоположного конца длинной трубы. Я приложил губы к ее уху и сказал:

— Извини, что втравил тебя во все.

— Ничего, ничего… Давно у меня не было такого приключения! Ты лучше о себе подумай… Как же теперь ты?

— Не знаю.

— Мне жаль твоего друга.

Я снова вспомнил о гибели Микояна — пока мы бежали, я старался о нем не думать. Микоян был хорошим, славным человеком и не заслужил такого страшного конца… Меня постепенно захлестывало чувство вины. Микоян попал в беду из-за меня! Но о нем не знал никто… кроме Бонэма.

Энди действовала решительно и отвлекла меня от мрачных мыслей. Она выправила мою рубашку из брюк, просунула под нее ладони, провела руками по моему позвоночнику.

— Эй! — удивился я.

Но меня никто не услышал.

— У меня что, руки холодные? — хихикнула она прямо мне в ухо.

— Нет. — С моих губ слетел стон. Сейчас совсем не время… особенно после того, что случилось. Но я не мог справиться с первыми волнами возбуждения; она ласкала меня своими теплыми руками, гладила, обнимала. Очень странное ощущение! Хотя она прижималась ко мне вплотную, я ее не видел. Даже не слышал ее дыхания.

Дальше все стало еще более странным. Я чувствовал что-то, только когда Энди прикасалась или прижималась ко мне; темнота и тишина перемежались на удивление острыми уколами, как ударами тока, когда она ласкала меня. Я переминался с ноги на ногу; возбуждение росло. Я крепче прижал ее к себе.

— Я же сказала, не двигайся, — произнесла она словно в трубу, прижав губы к моему уху. Поскользнулась, но я не дал ей упасть. Потом понял, что она привстала на цыпочки. — Ты должен стоять тихо, — повторила она, — иначе забудешь, куда идти, и мы никогда отсюда не выберемся.

Я послушно застыл на месте; она быстро расстегнула «молнию» на моих брюках. Под действием нового, незнакомого ощущения я задрожал. Стало жарко… сердце билось все чаще. Никогда еще я не испытывал ничего подобного. Пожалуй, ближе всего то, что я чувствовал, было к «приходу» после укола героина. Вот Энди отпрянула, всего на долю секунды, и меня сразу зашатало. С трудом восстановив равновесие, я стал ждать ее в тихой, неподвижной тьме. Потом она снова приблизилась словно из ниоткуда и, к моему удивлению, спустила с меня брюки. Я не видел ее, но чувствовал ее наготу.

Я притянул ее к себе, приподнял так, чтобы можно было дотянуться до ее губ, и начал ее целовать. По тому, как жадно она ответила, я понял: поцелуй важен не только для меня, но и для нас обоих. Ощущения усиливали кромешная тьма и полная тишина. Мы прильнули друг к другу, целовались и любили друг друга.

Оказалось, это так просто — стать одним целым. Соединились не только наши тела, но и чувства. Мне показалось, что теперь мы уже не сможем разлепиться. Мы двигались в унисон, а губы продолжали исследовать друг друга.

— Я люблю тебя, — сказала она, и на сей раз я отчетливо расслышал в темноте ее слова.

— Я люблю тебя, — отозвался я, искренне веря в то, что говорю. Раньше я никогда еще и никому не признавался в любви… Я взял ее за плечи и отчетливее повторил в самое ее ухо: — Я люблю тебя!

— Я тоже тебя люблю, — ответила она.

— Я в самом деле тебя люблю, — сказал я — снова в темноту, чувствуя ее близость. Потом вернулась тишина.

Я понимал, что сказанного мало, недостаточно. Мне хотелось сказать что-то еще. Мне стало грустно. Больше я ничего сказать не мог.

Неужели это и есть любовь? Неужели любовь — когда понимаешь, что никогда не выразишь словами то, что чувствуешь сердцем?

Вдруг она застыла — непонятно почему. Вздрогнула, отстранилась от меня, снова подошла.

— Что случилось? — встревоженно спросил я, наклонившись к ее уху.

— Ничего. Нам надо одеваться. — Сухой, ледяной голос.

— Ладно.

— С тобой точно ничего не случилось? — спросил я, одевшись и снова нащупав ее в темноте.

— Да, — ответила она мне на ухо, по-прежнему холодно.

Может быть, она смутилась, потому что излила на меня свои истинные чувства? А потом вспомнила, какую жизнь она ведет сейчас…

— Сколько еще, как ты думаешь? — Я попробовал сменить тему.

— Где-то полчаса. Пусть все про нас забудут.

— Да, наверное. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— А что со мной может случиться?

Молчание окутало нас. Каждый думал о своем.

— Хочу сесть, — сказал я через три минуты.

— Неплохо придумано, — ответила она. — Главное, не забывай, в какую сторону лицом ты стоишь.

— Где ты? — спросил я, когда она снова отпрянула.

— Я тут, близко. Когда настанет время уходить, я до тебя дотронусь.

Я соскользнул на пол и там, в кромешной тьме «Темных зон», принялся размышлять, то есть делать то, что мне лучше всего удается. Да, у нее внезапно изменилось настроение… Ну и что? Это не должно меня смущать или сбивать с толку. Со временем все само собой разъяснится. Сейчас же предстоит найти ответы на множество других вопросов.

Зачем я здесь и что мне делать дальше? Тьма помогала. Окутанный ею, я почти видел собственные мысли. Вспомнил, что произошло за последние двадцать семь часов, постепенно выпутался из паутины второстепенных событий и сосредоточился на главном.

В полной тишине и кромешной тьме найти ответ оказалось гораздо проще.