Кэролайн Черри - Иноземец

У выхода по-прежнему лежало тело охранника. Брен потрогал его, чтобы удостовериться, что не бросил раненого, но тот уже был холодный.

Мертвец — вот мой единственный товарищ. Но все же в этом проеме старинная кладка образует укрытый уголок, где достаточно места, чтобы втиснуться и спрятаться мелкому по здешним меркам землянину, и есть трещина, через которую можно видеть дорогу за чахлыми сорняками.

Он не понял, откуда донесся легкий шум, от вершины холма или снизу. Не успел задуматься — а уже застыл камнем и затаил дыхание.

И вот тогда он увидел через трещину человека — в руке у того было оружие, он обыскивал дорогу и внимательно поглядывал по сторонам — и был этот человек без дождевика и не в такой куртке, как носили люди Сенеди.

Кто-то из оппозиции, точно. Осматривает каждый закоулок. И вот-вот доберется до моего.

Брен глубоко-глубоко вдохнул, откинул голову назад, уперся затылком в кладку и отвернул лицо в сторону, в тень. Спрятал белые человеческие руки под мышки. Он слышал, как шаги приблизились, подошли очень близко, остановились — чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Брен догадался: обыскивает труп охранника.

Господи, ведь у охранника было оружие — а я даже не подумал… С той стороны, где мятежник обыскивал тело, слышалась негромкая возня, потом раздался какой-то щелчок. Брен не решался повернуть голову. Сидел совершенно неподвижно, пока мятежник не осмотрел проход до самого конца. Луч фонарика прошелся по стенам в тупике, где совсем недавно прятался Брен… Он сидел в своем узком укрытии, тихо, неподвижно, и старался не дрожать — а мятежник тем временем возвращался обратно, только теперь присвечивал себе фонариком.

Луч погас совсем недалеко от Брена. Мятежник выключил фонарик — может, боялся снайперов — и, переступив через труп охранника, пошел дальше вниз.

Пронесло, подумал Брен и сделал глубокий неровный вдох. Когда удалось уговорить себя, что мятежник далеко, он присел и поискал на убитом охраннике оружие.

Кобура была пуста. Пистолета не оказалось ни возле рук, ни под телом.

Вот черт, подумал он. Конечно, я ведь не привык думать об оружии, это не моя стихия, а потому допустил глупую и, не исключено, роковую ошибку. Я действую против профессионалов и, наверное, продолжаю совершать ошибки, например, сидел в тупике, из которого невозможно выбраться, и даже не подумал о пистолете убитого, пока его не забрал мятежник; они все делают правильно, а я до сих пор все делал неправильно, кроме того, что успел спрятаться и они меня не поймали.

Я не знаю, куда идти, не представляю себе, где что, кроме вот этого места, но теперь буду умнее, решил он, по крайней мере, выберусь из тупика; и, пожалуй, быть за спиной у облавы лучше, чем впереди.

Он встал, плотно закутался в дождевик, чтобы быть темнее, и пошел.

Однако в тот же миг услышал голоса дальше по дороге и с колотящимся сердцем нырнул обратно в свою щель.

Он не знал, куда девался тот одиночный мятежник. Совершенно не представлял, что творится сейчас там, снаружи — то ли облава повернула в обратную сторону, то ли изменила цели. Он не знал простых вещей, прекрасно известных профессионалу вроде Банитчи, не умел подкрадываться и двигаться бесшумно, а потому решил, что единственное доступное ему преимущество — это терпение; просто оказаться терпеливее их и отсидеться в укрытии, которого один обыск уже не обнаружил. Приборов ночного видения у них нет — земляне не передавали атеви технику, которую те наверняка сразу применили бы как оружие. Атеви не используют животных-ищеек, кроме метчейти, и Брен понадеялся, что у противника метчейти нет. Он уже видел, как был разорван в куски человек.

Он стоял в тени, пока мимо прошла вторая, более многочисленная облава, пока они тоже обыскали убитого почти у него под ногами и тоже послали человека осмотреть проход до самого конца. Они негромко говорили между собой, некоторые слишком тихо, не расслышать, остальные громче — и речь шла о численности их врагов, и они согласились, что вот этот — третий убитый.

Потом они ушли вниз по склону, в сторону ворот.

Намного позже Брен услышал какие-то голоса в той стороне, потом, судя по тону, приказы. Голоса смолкли; какое-то время еще слышалось движение людей, и в конце концов он увидел еще нескольких, чужих, идущих к воротам.

Так. Этот путь закрыт. За ворота уже не выйти. Если кто-то из отряда Илисиди еще жив, то наверняка не задержался там, внизу, это можно понять. Там концентрируются силы для броска вперед, и Брен представил — в пределах своей неподготовленности и наивности, — что сделал бы он сам: продержал ворота на запоре до утра, а потом прочесал всю территорию при дневном свете.

Он набрал побольше воздуха, еще раз посмотрел сквозь сетку травы, растущей в щелях стены, и снова выбрался на дорогу, кутаясь в пластиковый дождевик, и устремился к следующему подходящему укрытию, проему в стене немного дальше.

Там оказался другой переулочек. Он свернул туда, выискивая где-нибудь небольшую темную нору, в которую обыскивающим не придет в голову заглянуть даже при дневном свете. Человек ведь может влезть туда, где взрослый атеви просто не поместится. Можно забраться в такое место, куда мятежник не пролезет, — и, может быть, не сообразит, что для землянина там достаточно просторно.

Он прошел по переулку, два раза повернул, опасаясь, что вот-вот уткнется в тупик, как в том, первом проходе, а потом увидел впереди открытое место — ровную площадку, синие огни, холм и большой дом, раскинувшийся террасами на этом холме, со своей собственной стеной и белыми огнями.

Уигайриин, сказал он себе, а потом разглядел и самолет в дальнем конце полосы, в тени, с темными иллюминаторами и выключенными двигателями.

Значит, Илисиди не лгала. И Сенеди тоже. Действительно был самолет и ждал их. Но где-то что-то сорвалось, враг ворвался в Уигайриин и захватил его, как и предполагал Банитчи. Да, Банитчи был прав, а его никто не послушал, и вот теперь я здесь, в этой каше.

Банитчи сказал, что Табини выступит против мятежников, — но в небе висит корабль, а Табини не может поговорить с Мосфейрой, если только оттуда не прислали Диану Хэнкс, а Хэнкс, будь проклята эта баба, ничем не сумеет помочь ни айчжи, который сражается за сплочение своих сторонников, ни населению, которое видит, как распадаются в тревоге привычные ассоциации, ни айчжиин меньшего ранга, которые пытаются занять такое место, чтобы пережить падение шечиданского айчжи. Хэнкс прямо говорила Брену, что деревенские ассоциации не имеют значения, он доказывал обратное, а Хэнкс отказывалась понимать, почему он так твердокаменно убежден, что с ними надо считаться.