Стивен Бакстер - Корабли времени

Тот пожал плечами:

– А зачем мне теперь протез? Я же воссоздан заново – как и ты.

Я невольно тронул рукой себя – и ощутил прочные ребра и довольно упругие мышцы своего возобновленного тела. И все же это был я. Ведь даже самые мальчишеские воспоминания у меня сохранились, так же, как и все о наших приключениях. И все же я был уже не тем человеком – разобранным в Оптимальной истории, на грани миров и по-новому собранным здесь.

– Нево, – вздрогнул я. – Ты помнишь?.. Это необыкновенное звездное небо и…

– Такого не забудешь. А ты, что – не уверен в своих воспоминаниях?

– Знаешь, – замялся я, – Это как-то неестественно, после такого великолепия, оказаться в столь банальной, пусть и родной, обстановке. Тем более, под нудным английским дождем.

– Оптимальная История, – пробормотал он, разводя руками по сторонам, – более реальна, чем все эти миражи.

Я встряхнул мензуркой: она была плотно закупорена резиновой аптечной пробкой. Странно: я совершенно не мог понять, откуда она взялась, среди деталей машины – и как туда попала.

– Но это, – показал я ему бутылочку – реально?

И, не дожидаясь ответа, стал подниматься на крыльцо.

Почувствовав, как морлок замялся за спиной, я оглянулся.

– Может, я лучше подожду на улице? – раздался голос из темноты.

Я кивнул, вспомнив, как все это, буквально до детали произошло в прошлый раз. И дернул дверной звонок.

Нево ждал меня у машины.

– Все, – махнул я рукой. – Дело сделано.

Первые лучи зари уже просочились сквозь хмурое небо.

– И что теперь? – посмотрел я на тщедушную фигурку морлока.

– И что теперь? – повторил он вопрос – впервые за все время нашего общения.

Вместо ответа я стал переворачивать машину. По-моему, мы и так поняли друг друга.

Машина была совершенно цела. Даже погнутый полоз был как новый.

Позади донеслось пыхтение помогавшего мне морлока. – Вообще-то теперь вы можете вернуться к себе, в свой 1891-й, – сказал он, переходя на «вы». – Ведь мы снова вернулись в первоначальную Историю, незатронутую перемещениями. Ваше будущее уже не затронет прошлого. И вам осталось для полного счастья…

– Что? – сказал я, оглядываясь на него. – Что мне нужно для полного счастья – откуда ты знаешь, морлок?

Машина чуть не выпала из наших рук – он попятился.

– Что знаешь, ты, морлок, о «полном счастье»? О цели жизни? Об исполнении желаний?

Там, в 1891-м у меня остался единственный друг. С которым я обещал встретиться немедленно по возвращении. Но теперь я понимаю, что никогда этого не сделаю. Тем более что ему ничего не нужно рассказывать – он знает все и так о первом моем путешествии. Так что все обратилось на круги своя кроме одного. Я не вернулся к себе. И никогда не вернусь.

– Но почему?

– Потому что нахожу это бесполезным. В моей жизни уже нет места для меня. Тем более, после всего, что произошло. – Я понял, – кивнул морлок. – Ты стал странником в собственном времени.

Я усмехнулся:

– Странником? А ты?

– Мое время уже никогда не вернется, – грустно покачал он головой.

– Да, – вздохнул я, сразу прощая ему все. – Каково это – знать, что за бортом твоей жизни остались тысячи вселенных. Наверное, я становлюсь чудовищем. Друзьям уже никогда меня не понять. Да и я для них навсегда пропал во времени. А между тем, сколько еще будущностей остались не закрыты. Сколько миров остались за бортом, со своими незавершенными историями, страдающими и сражающими в них людях…

Морлок пробормотал что-то неотчетливое.

Я вскарабкался в седло и посмотрел на него оттуда.

– Не желаешь со мной?

– Спасибо, – покачал он головой.

«Решил остаться здесь ручной ученой обезьянкой?» – подумал я, но воздержался от этих жестоких слов.

– И куда же ты?

Он посмотрел на меня. Дождь затихал, и от него уже не надо было прятать лицо. Лишь легкий туман сочился с неба, наполняя его глаза почти невесомой влагой.

В этот момент передо мной пронеслось все, что случилось там, на пороге.

– …Иду, иду, – послышалось из-за дверей. Ключ завозился в замочной скважине, и дверь со скрипом отворилась.

Прямо на меня высунулась свеча в медном шандале, а за ней показалось заспанное лицо. Лицу было лет двадцать пять, его украшал ночной колпак и помятая ночная сорочка, а также всклокоченные волосы над широким лбом.

– Вообще-то, – промямлил он, – уже три ночи, да будет вам известно…

«Мне все известно», – хотел сказать я, но, как и тогда, в первую встречу с самим собой. Но слова, которые должны были слететь с языка, вылетели из памяти. Я снова перед ним: к таким встречам, наверное, невозможно привыкнуть. Передо мной стоял еще один двойник, скажем даже так – временной предок Моисея. Этот был моложе.

Он подозрительно изучал меня.

– Какого черта вам надо? Вы что не читали на дверях надпись: «Вход агентам воспрещен в любое время дня и ночи».

– Кгм, – осторожно сказал я. – Дело не в том…

– А в чем тогда? – повысил он голос. И грозно взмахнув подсвечником, собрался захлопнуть дверь перед моим носом, но тут что-то промелькнуло в его лице – как будто он узнал меня, или мое лицо показалось ему странно знакомым.

– Так в чем дело? – сказал он облокачиваясь на косяк и упирая руку в бок.

Я неловко извлек и протянул ему мензурку с платтнеритом, которую прятал за спиной.

– Вот.

– Что это? – недоуменно уставился он.

– Это… вам.

– Зачем оно мне?

– Ну-у… как бы это объяснить…

– Да уж, объясните, будьте так любезны. Нам своего мусора хватает. Лоб его, собравшийся в складки, был освещен бледно-зеленым сиянием, исходившим из пузырька.

– Сажем, так, это проба.

– Проба чего?

«Вот тупица», – пронеслось у меня в голове. «Упрямый, как сто ослов». Неужели я был таким когда-то?"

Однако, сдержавшись, я ответил, в очередной раз спокойно, не дав себе воли двинуть ему чем-нибудь по лицу – тем более, у него был тяжелый подсвечник, а зная проворство молодого Моисея, от него можно было ожидать любых сюрпризов.

– Скажем так – я этого не знаю сам, – солгал я. – Думаю, вам удастся выяснить.

– Хм… – Он озадаченно (и с некоторым любопытством) посмотрел на странно светящуюся массу. Но он все еще колебался. Пребывал в нерешительности, которая однако, уже взяла верх над раздражением.

– И что я должен выяснить?

Меня опять стали выводить из себя эти глупые вопросы.