Анатолий Днепров - Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов

Борис Романовский

…АВРААМ, РОДИ ИСААКА…

Сколько анализов проделал, сколько справок собрал, по всем врачам неделю, битую неделю шатался и на тебе! «Это все, голубчик, нужно, но мы начнем сызнова!» — вспомнил Борис Алексеевич слова врача космодрома. «Сызнова», - повторил он и фыркнул.

И все, действительно, завертелось, правда, в более ускоренном темпе — два часа и огромная предполетная диагностическая машина подтвердила заключение районной поликлиники: «Практически здоров. Д/косм. рей. годен с ограничениями по та. 7, 13, 14 и 24». Это означало, что он имеет право путешествовать в космических рейсах на кораблях со стартовыми и финишными перегрузками не более двух «g» (п. 7), в пределах Солнечной системы (п. 13), высаживаться в пунктах, где атмосферное давление или его имитация не ниже 0,75 нормального земного (п. 14) и имеются оборудованные пункты скорой помощи с медкомпьютерами класса не ниже Д (п. 24)». Короче — лететь на грузовой ракете, частично переоборудованной под перевозку пассажиров, до станции «Луна» и выйти на поверхность спутника Земли он мог.

Он никогда раньше не летал в ракетах, или, как сейчас стало модно их называть, на космических планетолетах. Ракета оказалась маленькой — четыре члена экипажа, четверо пассажиров. Посреди корабля располагался короткий общий проход; как и в самолете, впереди и сзади располагались таинственные службы обеспечения полета. Его каюта оказалась впереди справа.

Каюта удобная, хотя и крохотная, с иллюминатором, стены обиты какой-то материей под шелк. Цвет этого, с позволения сказать, шелка был сине-зеленый, его еще называют «цвет морской волны». Вообще, больше всего это место напоминало гнездышко для влюбленной пары, но ни кровати, ни стола, ни какой-либо другой мебели здесь не было. Только рядом с иллюминатором стояли два кресла с подлокотниками и подножием. Кресла были шикарные — обивка из бархата (может быть и натурального). На подножии были смонтированы по два сапога, а на подлокотниках — по две перчатки с крагами. Выглядели они зловеще, как орудия пыток. Борис Алексеевич занял место у иллюминатора. Отворилась дверь в каюту, и вошел сосед, молодой и остроносый, с живыми серыми глазами и намечающейся над лбом лысиной. Впрочем, впечатление он производил не хилого, а пружинистого и жиловатого человека. «По-видимому бегом занимается, — подумал Борис Алексеевич. — По утрам, небось, двухпудовку жмет!»

Сосед поздоровался и сел. И почти сразу в воздухе, поверх шелковой обивки, засветилась надпись: «Внимание! Сесть в кресло, разуться, пристегнуть ремни! Вложить оголенные руки в перчатки, ноги — в сапоги. Не курить! До старта 10 мин». И то же самое по-английски.

Морозов разулся, сел, выполнил все предписания и затих. Раздалось приглушенное шипение и подкладка перчаток, а затем и сапоги раздулись, плотно обтянув конечности. Он знал, что так к нему подключили датчики для медкомпьютера корабля «не ниже класса Д». Потом он почувствовал, что все помещение, точнее весь корабль, дрожит.

— Двухминутная готовность, — сказал кто-то утрированно четко, и Борис Алексеевич подумал, что время здесь летит быстро.

Вибрации усилились, где-то внизу на одной ноте выл механический зверь.

— Одноминутная готовность, — сказал тот же голос скучно.

Звук становился все выше и выше, казалось, ему некуда было подниматься выше, а он все лез вверх, все лез…

— Десятисекундная готовность.

Вой перешел в металлический визг. Борис Алексеевич пальцами в плохо гнущихся перчатках вцепился в подлокотники.

— Старт!

Ему показалось, что махина планетолета, около которой он недавно стоял, подобно пробуждающемуся зверю поднимается на передние лапы шасси, и ему стало страшно. Затем неожиданная тяжесть стала вдавливать его в кресло и он понял, что корабль набирает скорость. Он хотел увидеть Москву с такой высоты, скосил глаза на иллюминатор и не увидел ничего, какие-то клочья облаков, светлая полоска у горизонта и темно-синее небо. Перегрузка увеличилась. Так началось путешествие заведующего отделом строительно-монтажных машин и роботов Бориса Алексеевича Морозова к сыну.

Когда была набрана необходимая скорость и кончилась свинцовая тяжесть ускорения, из стены выдвинулся поднос с горяченным завтраком. Потом второй. Позавтракали тоже молча. После завершающей чашки крепкого чая он сложил посуду опять на поднос и в соответствии с указующей надписью засунул его в лючок в стене, из которого завтрак и появился.

— И мой, пожалуйста! — попросил немногословный сосед.

— Пожалуйста! Вы не курите?

— Нет. Но вы курите! Я привык к курящим.

Перед ними слабо засветился экран.

— Не возражаете? — спросил сосед и, получив согласие, включил телевизор и затих.

Морозов откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурил. Покосившись на соседа, вынул одну ногу из опять похудевшего сапога и перебросил через колено. Незаметно пошевелил пальцами босой ступни. Как привидения из темных углов памяти в голову полезли мысли, закопошились воспоминания.

Началось это пятнадцать лет назад. Давно уже. В те годы Борис Алексеевич был опустившимся человеком, нигде подолгу не работал, а периодами вообще «не числился», пил, вел замкнутый образ жизни. Милиция Петроградского района Ленинграда, где он проживал, вела с ним и его товарищами борьбу, в которой за ней (милицией) числились отдельные достижения, но полной победы она отпраздновать не могла. Компания, к которой принадлежал Морозов, концентрировалась вокруг торговой точки, официально именуемой «Водка», а неофициально «Гробы», так как торговая эта единица возникла на месте бывшего магазина похоронных принадлежностей. Последнее обстоятельство иногда увязывалось с образом провождения времени постоянных клиентов магазина.

В те годы Борис Алексеевич имел внешний вид отнюдь не щеголеватый, как сейчас, а напротив, несколько потертый, хотя и опрятный. Три сезона он ходил в выношенном драповом пальто, подаренном, ему сердобольной заведующей пунктом сбора утильсырья и макулатуры, а летом — в костюме, когда-то, по-видимому, серого, цвета, и неизменной коричневой с синим ковбойке, которую он регулярно стирал. Только ботинки недорогие, но крепкие, были всегда хорошо начищены — сказывалась прошлая служба в армии.

И лицо Морозова поражало в те годы невыразительностью и пустотой. Неопрятные волосы пшеничного цвета, мутноватые серые глаза, вечные мешочки под глазами, усы, совершенно скрывавшие верхнюю губу и залезающие в рот, и дурно выбритые щеки и подбородок для опытного наблюдателя полностью характеризовали этого человека.