Роберт Силверберг - На дальних мирах (сборник)

— Может, я все это подделал? — с горькой усмешкой произнес он. — Пока был в Мексике. Специально отпечатал фальшивые деньги и липовые водительские права, чтобы шутка выглядела убедительнее.

Потом он принялся лихорадочно копаться в бумажнике и извлек оттуда визитную карточку Джудит с блестящими выгравированными строками: "Отделение нейробиологии. Рокфеллеровский университет". Старую, затрепанную карточку со следами многочисленных перегибов. Джудит посмотрела на нее так, словно он положил ей на ладонь маленькую ядовитую змейку. Когда она снова подняла взгляд, Хилгард увидел в нем печаль и сострадание.

Спустя какое-то время она сказала:

— Тед, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

— Что именно?

— Приспособиться. Узнать свою роль в этом мире. На пару с Силией мы, должно быть, сумеем помочь тебе понять, кем ты должен здесь быть. Это пока единственное, что приходит мне в голову. И ты прав: от литиевых препаратов не будет никакого толку.

— Не надо вовлекать Силию, — сказал Хилгард.

— Но как же…

— Нет. Силия думает, что я ее муж и что у меня диссоциативная реакция, как ты это называешь. Если она поймет, что я совершенно чужой человек, я пропал. Она вышвырнет меня и будет искать какой-нибудь способ вернуть своего настоящего мужа. Но у меня в этом мире только один путь — продолжать быть Теодором Хилгардом.

— Ты и есть Теодор Хилгард.

— Да. И я намерен им остаться. Намерен заниматься исследованиями рынка, жить с Силией и подписывать чеки своей фамилией. Ты поможешь мне приспособиться. Мы договоримся о двух или трех сеансах терапии каждую неделю, и ты будешь рассказывать мне, кто мои друзья, какой колледж я закончил и кто были президенты в этом мире, если у вас тут вообще есть президенты. Для всех остальных — ты помогаешь мне избавиться от непонятного тумана в голове. Ты никому не скажешь, что я из другого мира. Пройдет время, и я действительно стану здесь своим. Верно, Джудит? У меня на самом деле нет выбора. Я не смогу вернуться назад. Мне уже удалось доказать одному человеку, что я не свихнулся, но теперь все это лучше оставить позади и начинать жить той жизнью, которая мне досталась. Ты поможешь мне?

— С одним условием.

— С каким?

— Ты в меня влюблен… Я вижу это и не осуждаю тебя, потому что ты невольно думаешь, будто я твоя Джудит. Но это не так. Я не твоя. Я — Рона. Можешь флиртовать со мной, можешь думать обо мне, но никогда не заходи дальше, чем следует. Никогда. Хорошо? Потому что ты, может быть, сумеешь разбудить во мне нечто такое, чего я не хочу будить. Понимаешь? Мы останемся друзьями. Даже заговорщиками. Вот и все. Согласен?

Хилгард посмотрел на нее несчастными глазами и лишь после долгой паузы произнес:

— Согласен.

— Пока ты добирался домой, мне позвонила Джудит, — сказала Силия. — Мы разговаривали минут двадцать… Тед, бедный мой…

— Все будет в порядке. Нужно только время.

— Она сказала, что эти амнезии и подобные заблуждения чрезвычайно редки. Твой случай попадет в учебники.

— Замечательно. Но мне будет очень нужна твоя помощь, Силия.

— Все, что смогу.

— Я совершенно пуст. Я не знаю, кто наши друзья, не знаю своей работы, не знаю даже, кто ты. Это стерто начисто, и мне придется все воссоздавать. Джудит поможет, насколько это в ее силах, но основная ежедневная, и даже ежечасная, работа достанется тебе.

— Я готова.

— Тогда мы начнем все заново. С самого начала. Сегодня мы обедаем в одном из наших любимых ресторанов — тебе придется рассказать мне, что это за ресторан — и пьем их лучшее вино, а может быть, возьмем бутылочку-другую шампанского. Затем вернемся домой. Мы будем как самые настоящие молодожены, Силия. Хорошо?

— Конечно, — мягко ответила она.

— А завтра начнется настоящая работа. Будем приучать меня к реальному миру.

— Все вернется, Тед. Не беспокойся. Я помогу тебе всем, чем смогу. Я люблю тебя, Тед. Что бы там с тобой ни случилось, я по-прежнему люблю тебя.

Хилгард кивнул и взял ее руки в свои. Неуверенно, с чувством вины и замиранием сердца одновременно, он заставил себя произнести слова, которые стали теперь единственным его спасением, единственной опорой на неизведанном берегу нового Континента.

— И я люблю тебя, Силия, — сказал он незнакомке, которая была его женой.

…НА ВАВИЛОН

[29] Перевод А.Корженевского.

В то утро Кармайкл вернулся из Нью-Мексико, и, когда он посадил свой маленький самолет в аэропорту Бербанк, ему первым делом сообщили, что лесные пожары вокруг Лос-Анджелеса выходят из-под контроля. Он срочно нужен, сообщили ему. Заканчивался октябрь, самый пик сезона лесных пожаров на юге Калифорнии. Из пустыни Мохаве дул горячий, сухой ветер, а дождь последний раз шел пятого апреля. Кармайкл сразу же позвонил окружному диспетчеру, и тот сказал совсем кратко:

— Майк, одна нога там, другая здесь, быстро!

— Где я нужен?

— Самый сильный пожар к северу от Чатсуэрта. В аэропорту Ван-Найс стоят самолеты — они загружены и готовы к вылету.

— Мне необходимо заглянуть в одно место и позвонить жене. Буду в Ван-Найс минут через пятнадцать, хорошо?

От усталости даже ломило зубы. Времени было девять утра, а летел он с половины четвертого, причем путь оказался нелегким: самолет трясло и болтало теми самыми яростными ветрами из сердца континента, что теперь угрожали перегнать огонь в Лос-Анджелес. Сейчас Кармайклу больше всего хотелось домой, под душ, к Синди и в постель, однако пожарная служба не оставляла выбора. В такое время года весь этот сумасшедший город запросто может сгореть в одной большой огненной буре. Впрочем, иногда Кармайклу даже хотелось, чтобы Лос-Анджелес сгорел. Он ненавидел этот пронизанный смогом помпезный Вавилон с его бесконечной путаницей шоссейных дорог, вычурными зданиями, загаженным воздухом и густой, задыхающейся глянцевой листвой, с его наркотиками, пьянками, разводами, праздностью и неопрятностью, с его порномагазинами, клубами нудистов, массажными салонами и ненормальными жителями, которые носят ненормальную одежду, гоняют в ненормальных автомашинах и стригутся совершенно ненормальным образом. Почти во всем, думалось ему, здесь ощущается какая-то дешевка, низкопробность. Даже особняки и модные рестораны кажутся ненастоящими, словно декорации для кино. Иногда у Кармайкла возникало ощущение, что эта низкопробность города беспокоит его гораздо больше, чем вполне конкретное живущее тут зло. Со злом, если не отступать от собственных нравственных принципов, еще можно бороться, но низкопробность обтекает тебя со всех сторон, заползает в душу, и ты сам этого даже не замечаешь. Кармайкл продолжал надеяться, что за время его пребывания в Лос-Анджелесе с ним этого не произойдет. Раньше он жил в Долине, и, говоря «Долина», он всегда имел в виду огромную долину Сан-Хоакин за Бейкерсфилдом, а не маленькую захламленную долину Сан-Фернандо близ Лос-Анджелеса. Но в Лос-Анджелесе жила Синди, она любила этот город, а он любил Синди и ради нее уже семь лет жил среди пышных зеленых аллей Лаурел-Каньон. Каждый октябрь — уже семь лет подряд — он занимался тем, что поднимал в воздух самолет и сбрасывал на ежегодные лесные пожары химический пламегаситель, чтобы спасти жителей Лос-Анджелеса от последствий их же идиотской беспечности. Короче, Кармайкл считал, что к своим обязанностям нужно относиться серьезно.