Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2)

- Как? - тупо отозвалась Лээлин.

- Очень просто. - Он встал, расставив ноги в мягких замшевых сапогах и отодвинув пяткой скамеечку. - Ты станешь моей любовницей.

- Я?

- Ты. Ты будешь со мной спать. Начиная с этого дня. И с этого часа. Иначе мне нет ну совершенно никакого смысла рисковать расположением королевы. Поняла?

- Но... Я могла бы стать вашей женой...

- Жена мне ни к чему. Тем более сестра государственного преступника. Только любовница. Это единственно возможное условие. Если оно тебя не устраивает, двери этого дома перед тобой навсегда закрываются, а уж я постараюсь так настроить королеву, что тебя не допустят ни на одну аудиенцию и брата ты увидишь только на эшафоте, потому что Сервайр - не дом свиданий. Ты правильно заметила, мое влияние на королеву очень велико. Вот я и пущу его в ход. Но во вред тебе, а не на пользу. Так что решайся, да побыстрее. Это единственная возможность спасти твоего братца, которую я могу, да и хочу тебе дать.

Лээлин окончательно потеряла дар речи. Ниссагль отошел и прислонился к стене под окном - темнолицый, беспощадный, всесильный. Каждое его слово стучало в мозгу Лээлин молотом, расплющивая ее судорожные мысли.

Спустя несколько минут он подошел к Лээлин и по-хозяйски уверенно положил руки ей на плечи:

- Ну? Надумала али как?

Она обратила к нему смятенное большеглазое лицо, не замечая, что его рука уже перебралась к ней на грудь.

- Гирш... Пощадите меня... Я не могу... Я не готова... Боги!..

- Зато для казни Эласа все готово... Знаешь, что такое южная казнь? Растянут на стене, как лягушонка, ремнями за руки и оставят висеть на солнцепеке, пока не умрет. Или на медленном огне сожгут - весь город паленым мясом пропахнет. - Он говорил, лаская ее небрежными хозяйскими движениями. Лээлин подняла руки к горлу, чувствуя, что прилившая к лицу кровь сейчас начнет ее душить.

- Гирш, Гирш, Гирш... - произнесла она несколько раз полурыдая, едва терпя на себе его руки и не решаясь их отбросить.

- Ну? - Он растянул шнуровку на ее платье, ловко сдернул с плеч лиф и запустил обе руки за ворот: - Ну? Долго ли будешь еще думать?

В ее расширенных глазах, уже налитых слезами, была обреченная покорность.

- Да... Я буду... С вами.

- Вот теперь я вижу, что ты умна... Отодвинься от спинки... Мне не снять с тебя платье. Ты ведь помнишь условие - здесь и сейчас, правда? Ну, не надо бояться...

Она медленно поднялась, и платье опало к ногам. Зрение застилал туман сквозь него она увидела, как приближается к ней мужчина, и сделала движение броситься в сторону, но ее схватили, со смехом толкнули на устланное перинами ложе, придавили; она вскрикнула, но вскрик был оборван поцелуем жесткого и жадного рта.

Камердинер приник к двери, пытаясь отыскать щель. У него горели щеки, он шептал непристойности, постанывал и жмурился, изнывая от жгучей зависти, он скрипел зубами и стискивал кулаки, слушая стоны, вскрики, всхлипы, пока не получил по лбу резко отворенной дверью и не слетел, охнув, со ступеньки. На пороге стоял хозяин - лицо блестело, углы рта дрожали в усмешке, пот стекал по голой груди.

- Расселся. Что, понравилось? - В дрожащей руке Ниссагль держал маленький светильник. В покое за его спиной горели еще две свечки. Голая, словно распятая на постели, женщина казалась вырезанной из старой кости. Полукровка-лакей повел в сторону умными выпуклыми глазами. - Что, никак тоже хочешь полакомиться? Нет, извини, я еще сам голодный. Ниссагль поставил светильник на пол и утомленно сел на скрипнувшую ступеньку. - Ох, как я ее отделал, так и в казарме не всегда сумеют. Ты вот что: последи, чтобы она не сбежала отсюда. Хотя я сомневаюсь, что после меня она будет способна на такие подвиги. Я-то сейчас в Сервайр.

Время - боль. Только болью и меряют здесь время. Днем боль слабеет, тает, как снег на солнце, вернее, превращается в гнетущую усталость. А ночью снова волокут на муки, а когда истерзают всего, натешатся, то и бросят в углу, накроют холстиной: хочешь - живи, хочешь - подыхай. Нет, подохнуть не дадут. На перины уложат. Отогреют, отпоят, погладят по голове. И по новой. Плети, дыба, каленые шины, чугунные тиски, дубовые венки, воронки, чтобы кипятком накачивать, тонкие иглы, уколами которых приводят в чувство. И снова в луже воды и крови распластаешься в углу под холстиной. Палач подойдет, даст попить воды из деревянной чашки. Горькая вода, с укрепляющим снадобьем.

И так изо дня в день... "Да убейте вы меня, что ли..."

Элас лежал на боку, скорчившись, как дитя в утробе матери, укрывшись почти что с головой куском поеденного молью сукна, чтобы не очень знобило. Смотрел в черный от сырости потолок. На кирпичном полу стояла щербатая миска с безвкусной водой. Ниссаглю уже не требовалось пускать в ход зелье - боль теперь не оставляла Эласа, всегда была с ним. Да и как от нее отрешиться, если даже дышать больно - ребра-то сломаны. Куда воспаришь чистым сознанием - под этот низкий потолок, что ли? Элас горько усмехнулся в темноту.

День долог, а ночь еще длиннее.

В дверях заскрежетал ключ.

- Кто это? - Элас слегка приподнялся и прищурил глаза: - Кто там?

Дверь со скрипом отворилась. На Эласа смотрел принц Эзель.

- Как? Высокий принц, вас тоже... тоже схватили?

- Нет, мне позволили свидание... Я попросил. - Эзель помолчал, потом спросил, не скрывая дрожи в голосе: - Элас... Тебя что - пытали?

- Как и всех, высокий принц...

- Но как они смели?

- Странный вопрос, высокий принц. Они смеют все. Они власть.

- Но хотя бы из уважения к вашему роду они могли бы не подвергать тебя этому ужасу? Это неслыханно. - Эзель, стоя посреди камеры, развел руками.

- Как? Я говорю - как всех. Или немножко сильнее. Я не могу встать. Дайте мне, пожалуйста, воды. Стоит в миске рядом с нарами. Я не могу дотянуться до нее. Вам просто позволили свидание или просили что-то мне сказать? Я понял, что они ничего не позволяют без задних мыслей.

- Нет, они не посмели бы... Скажи... Это возможно выдержать?

- Почти невозможно. Я, кажется, пока еще могу... Сам не знаю зачем, потому что все уже признались и в том, что было, и в том, чего не было.

- Как же тебя выследили?

- Тише, высокий принц. Кажется, я понял, зачем вы здесь. Они думают, что мы помянем в разговоре что-нибудь для них важное... Меня выследил Ниссагль. Он умен, как сто дьяволов. А я глупец. Я не хочу об этом говорить. Все вышло так по-дурацки. Он пустил по моему следу мэйлари. Несмотря на все предосторожности, к которым я прибег. Потому что я пожалел Анэху, не поехал на нем по воде, как хотел. Анэху так устал тогда. Я понадеялся на человеческую глупость. Я понадеялся, что Ниссагль будет с королевой... То есть я рассчитывал, что она умрет... Видите, мысли путаются... - Элас говорил, еле шевеля губами, его слова скорей можно было угадать, чем услышать.