Альфред Ван Вогт - Война нервов

Очень трудно было целиком сосредоточить свое внимание на образе, но он заставил себя это сделать. Энцефалорегулятор стал явственно корректировать его видение. А он продолжал настойчиво смотреть на образ на стене.

— Я спокоен и расслабился. Мысли мои ясны…

В какой-то миг слова громко прозвучали у него в ушах. И тут же пропали. А вместо них послышался рокот, будто гром прогремел вдалеке.

Рокот постепенно утихал. Он перешел в ясный шорох, подобный шуму моря в большой раковине, если ее приложить к уху. Гроувнор увидел слабый свет. Он исходил откуда-то издалека и был похож на свет лампы, скрытой в тумане.

— Я еще контролирую себя, — упрямо повторял он себе. — Это ощущения, которые я получаю через его нервную систему. Ощущения постепенно становятся моими…

Он мог ждать. Он мог сидеть здесь и ждать, пока рассеется мрак, пока его мозги не начнут переводить в привычную сферу те сенсорные феномены, которые транслировала ему нервная система инопланетянина. Он мог сидеть и…

Он остановился. «Сидеть! — подумал он, — А он там что — тоже сидит?» Он удвоил внимание и настороженность. Далекий голос внушал: «Что бы я ни видел и ни слышал, имеет это смысл или не имеет, я остаюсь спокойным…»

У него зачесался нос. «У них нет носов, — подумал он, — я, по крайней мере, не видел. Так что либо это чешется мой нос, либо мне просто так кажется». Он поднял было руку, чтобы почесать нос, как вдруг ощутил острую боль в животе. Он бы скрючился от боли, если бы мог. Но он не мог. Не мог почесать нос. Не мог положить руку на живот.

Потом он сообразил, что и источник зуда, и источник боли находятся вне его тела. Но и вовсе не обязательно, что что-то подобное происходит в нервной системе его корреспондента. Две высокоорганизованные жизненные формы посылали друг другу — во всяком случае, он надеялся, что и он тоже посылает, — сигналы, но ни одна не могла расшифровать сигналы другой. Его преимущество состояло в том, что он этого ожидал. Инопланетянин, если он относился к феллахам и если теория Кориты чего-то стоила, не ожидал да и не мог ожидать ничего подобного. В силу своего понимания Гроувнор мог надеяться отрегулировать процесс. На противоположном конце могли только прийти в еще большее замешательство.

Нос перестал чесаться. В желудке осталось ощущение тяжести, будто он чего-то переел. Горячая игла вдруг вонзилась ему в позвоночник и стала ковыряться в каждом позвонке; где-то на полпути она превратилась в лед, лед растаял и холодной струйкой устремился вниз по спине. Что-то — рука? кусок металла? щипцы? — захватило мышцу руки и почти вырвало с корнем. Его мозг пронзительно закричал от этих болевых ощущений. Он едва не потерял сознание.

Гроувнор с трудом выплыл на поверхность, он был потрясен, но боль сменилась ничем, пустотой. Несомненно, все это были галлюцинации. Ни в его теле, ни в теле птицеподобного ничего не происходило. Его мозг получил ряд импульсов от зрительных нервов и неверно их понял. При такой близости удовольствие могло стать болью, любое воздействие могло породить самые непредсказуемые ощущения. Но все-таки он не должен думать, что ошибки существ могут быть еще более страшными.

Он тут же забыл обо всем этом, когда его губ коснулось что-то мягкое, бархатистое. Чей-то голос произнес: «Я любим…» Гроувнор не согласился с таким заявлением. Нет, только не «любим». Это опять его мозг неверно интерпретирует смысл того, что чувствует, что происходит в чужой нервной системе, реакция которой неадекватна никаким человеческим ощущениям. И он намеренно заменил услышанные слова другими: «Я подвергаюсь воздействию…» и позволил своим чувствам свободно следовать собственной логике. И все-таки он не до конца разобрался в своих ощущениях. Они не были неприятными. От прикосновения во рту стало сладко, а в сознании появилась прелестная красная гвоздика, хотя никакого отношения к флоре Райима она не имела.

«Райим!» — подумал он. Поразительное очарование содержалось в этом слове. Неужели оно дошло до него через космическую пропасть? Кажется, это и есть название планеты. Но неважно, как это дошло до него, во всяком случае сомнения оставались. Он не был уверен.

Последние его ощущения были только приятными. Тем не менее он ждал новых проявлений. По-прежнему, как сквозь туман, слабо пробивался свет. Затем ему показалось, что он сейчас снова пустит слезу: неистово зачесалась пятка. Когда она перестала чесаться, наступила неимоверная жара и стало до удушья недоставать воздуха.

«Чушь! — успокаивал он себя. — Ничего этого нет!»

Действительно, внушение прекратилось, остался лишь шуршащий шум моря и всепроникающий свет. Он начал беспокоиться. Возможно, он на правильном пути, и будь у него достаточно времени, он в конце концов овладел бы контролем над одним или группой существ. Но именно времени у него и не было. Каждая потраченная секунда катастрофически приближала Гроувнора к его собственной физической гибели. Там или здесь — хочешь не хочешь, запутаешься — в пространстве один из крупнейших и самых дорогих кораблей, когда-либо построенных людьми, пожирал милю за милей с почти бессмысленной поспешностью.

Он знал, на какие участки его мозга оказывалось воздействие. Он мог слышать шумы, только когда область слухового восприятия коры головного мозга получала определенные сигналы. При воздействии на поверхностные участки, над ухом, начинались сны и воспоминания о далеком прожитом. Ведь издавна весь человеческий мозг, словно географическая карта, был расчерчен и классифицирован. Правда, у каждого индивида имелись свои особенности, разнились они очень мало, но основная структура среди гуманоидов всегда была одинаковой.

Нормальный человеческий глаз — это прекрасный объектив. Его линзы превосходно фокусируют изображение на сетчатку. Если судить по тому, как он видел город глазами обитателей Райима, они мало чем отличались от человеческих. Оставалось только скоординировать свои визуальные центры с их глазами, чтобы получать заслуживающие доверия картины.

Прошло еще несколько минут. Во внезапном приступе отчаяния он подумал: неужели я просижу здесь свои пять часов, так и не вступив в полезный контакт? Впервые он усомнился в правильности своего решения целиком предоставить себя создавшейся ситуации. Когда он попытался поднять руку к энцефалорегулятору, ничего, казалось бы, не произошло. Несколько неустойчивых ощущений, и среди них отчетливо различимый запах жженой резины.

В третий раз его глаза увлажнились. А затем возникло изображение, ясное и четкое. Но оно тут же исчезло так же внезапно, как и появилось. Но для Гроувнора, который прошел подготовку на самых современных психологических приборах, оно запечатлелось в сознании так же ярко, как если бы он смотрел на него довольно долго.