Джин Вулф - Воин тумана (Воин - 1)

Кердон, и без того говоривший шепотом, теперь совсем понизил голос, и я с трудом мог его расслышать, хотя он почти касался губами моего уха.

- Мы поклонялись тогда Великой Матери-богине (*43) и теперь остаемся ее верными почитателями. Считается, что ее сместил Громовержец. Он силой овладел ею, и такова была его мощь, что она родила ему две Пятерни - пять мальчиков и пять девочек. И все же она ненавидит его, хотя он одаривает ее ливнями и расщепляет молниями ее дубы, демонстрируя свою силу. Спартанцы говорят, правда, что дубы принадлежат Громовержцу, однако этого быть не может. Если б они были его, разве он стал бы их ломать?

- Не знаю, - сказал я. - Возможно.

- Все деревья принадлежат ей, - прошептал Кердон. - Ей одной. Именно поэтому спартанцы заставляют нас срубать их, выкорчевывать пни и распахивать поля. Весь Лакедемон был покрыт дубами и соснами, пока мы были свободны. А теперь спартанцы утверждают, что не только Спартой, но и всем Пелопоннесом правит Охотница, потому что она любимая дочь Громовержца, и требуют, чтобы мы забыли о Великой Матери-богине. Но мы ее не забываем. И никогда не забудем.

Я попытался кивнуть, но голова была точно свинцом налита.

- Да, мы считались их рабами, но теперь нам пришлось стать воинами. Ты ведь видел мои дротики и пращу?

Я не мог припомнить, но сказал, что да, видел.

- Еще год назад они бы просто убили меня, если б только я до кого-то из них дотронулся. Только они имели право носить оружие, и все арсеналы тщательно ими охранялись. Но потом пришли войска Великого царя, и мы понадобились спартанцам в качестве воинов. А разве можно заставить воинов оставаться рабами? Грядет восстание!

- А для начала ты, видно, хочешь, чтобы я, будучи твоим рабом, восстал против тебя, - сказал я. Мне было совершенно ясно, что именно за этим он и пришел.

- Конечно! - И он плюнул мне в лицо.

- Но ведь сейчас здесь никаких спартанцев нет. - Я сел, протирая глаза. - Или есть? Или все-таки эта страна тоже принадлежит им?

- Нет у них никакой страны! Только один полис. А весь Пелопоннес принадлежит нам! И ни в какой мы сейчас не в Спарте. Она куда южнее, далеко отсюда.

- Так зачем же туда возвращаться? Ведь у тебя есть и верные друзья, и оружие.

- Там остались наши жены и дети. И ты должен пойти с нами. Ты должен найти Великую Мать-богиню и коснуться ее, как того бога. Мы же коснемся губами лишь земли у ее ног, ибо это означает поцеловать Мать-Землю. А потом мы прогоним спартанцев, вновь оттесним их к самому морю, и наша богиня станет править нами. Твой меч у меня, и я отдам его тебе, если ты согласишься возглавить наш отряд. И станешь верховным жрецом нашей богини.

- Хорошо, я согласен, - сказал я. - Выступим утром, после ночного отдыха.

- Отлично! - Кердон широко улыбнулся, и я увидел, что три передних зуба у него выбиты. - Ты не забудешь?

- Я запишу.

- Нет, - сказал он. - Не записывай, это могут прочесть.

Но я все-таки записал весь наш с ним разговор.

Он отошел в сторонку, растянулся на земле и мгновенно уснул, и тут ко мне снова явилась та женщина-змея.

- Ну что, отдашь его мне?

- Кто я такой, - удивился я, - чтобы решать его судьбу, сказав тебе "да" или "нет"?

- Дай ему что-нибудь из своих вещей, - посоветовала мне женщина-змея, омой его водой или хотя бы коснись его. Если ты его всего лишь коснешься, он сразу станет настоящим.

- Он и так настоящий, - возразил я. - Настоящий человек из плоти и крови, как и я. Это ты - ненастоящая. - Я рассердился, однако ее слова заставили меня призадуматься.

- А что может быть более эфемерным, чем эти его мечты! - презрительно прошипела женщина-змея. Когда она говорила, изо рта у нее вырывался раздвоенный язычок голубоватого пламени. - Ну а ты? О чем, собственно, мечтаешь ты сам? Вдруг да и я могу помочь тебе?

- Все мои мечты о том, чтобы выспаться, - ответил я. - Спать долго-долго и видеть сны о родном доме.

- Ну так коснись его - ради меня! Я тут же исчезну, однако если я встречу одного из фавнов, что навевают сны, то прикажу ему послать тебе именно тот сон, о котором ты мечтаешь.

- Кто ты? - спросил я, ибо все еще не мог отделаться от прежних мыслей.

- Дочь Энодии, богини мрака (*44). - Она подняла глаза к луне, что, сияя, покачивалась в кольце нежных женских рук.

- Это она держит в своих руках луну? - спросил я. - Я вижу ее, но никогда не сказал бы, что она мрачна.

- Сейчас она в обличье Охотницы, - прошипела женщина-змея, - и Селены. Любуйся обеими сколько захочешь, пока не сошел в иной мир.

И она исчезла.

Я снова попытался уснуть, однако бог сновидений не осенял меня своими крылами, хоть я и видел, как он стоит, закрыв глаза, на самой границе светлого круга у костра. Мгновение - и он повернулся, исчезнув в царстве теней. Я подумал, что следовало бы записать все это в мой дневник, но слишком устал. Приблизив папирус к огню насколько возможно, я попытался немного почитать, но тут ко мне подошел Пиндар.

- Я вижу, и тебе тоже не спится, - сказал он. - Для рабов бессонница сущее зло. Раб должен научиться спать при любой возможности.

- А что, разве мы рабы? - спросил я.

- Теперь да. Нет - еще хуже, ибо теперь мы рабы рабов Спарты. Вскоре они доставят нас своим хозяевам, и тогда, возможно, мы станем просто рабами. Пожалуй, это чуть получше, но я бы особенно радоваться не стал.

- Мы должны будем плести для них веревки? - спросил я, по-прежнему считая спартанцев изготовителями веревок и канатов.

- Вообще-то, - засмеялся Пиндар, - никаких веревок они не плетут. Во всяком случае, не больше, чем в любом другом городе. Если нам очень не повезет, нас отправят на каменоломни. Это самое худшее, что может выпасть на долю раба. - Я понял его и кивнул. - Но, надеюсь, со мной такого не случится. Афиняне, конечно, могут разрушить наш Светлый город и забрать все мое имущество - они ненавидят фиванцев! - однако у меня есть друзья даже в Афинах; есть и определенный талант.

- Стало быть, ты беспокоишься главным образом о девочке и обо мне?

- И о Гилаейре, и о нашем чернокожем приятеле. Если меня освободят, я постараюсь выкупить на свободу и всех вас. А еще нам могло бы помочь твое пение, особенно если ты споешь для спартанцев так же хорошо, как пел сегодня под аккомпанемент темнокожего бога. Они, правда, предпочитают хоровое пение и не слишком ценят солистов, однако перед твоим голосом никто устоять не смог бы. И никто не стал бы, разумеется, держать такого замечательного певца в рабстве. Ну как, сможешь спеть им?

Мне очень хотелось доставить ему удовольствие, и я даже попытался что-то напеть, однако не смог вспомнить слов той песни, не говоря уж о мелодии.

- Ну ничего, - утешил меня Пиндар. - Уж я как-нибудь да постараюсь всех освободить. Ведь в твоей памяти ничего не осталось - по глазам видно, ты и о чуде этом уже позабыл.