Алексей Корепанов - Зубы дракона

- Последствия, - медленно сказала она. - Последствия... Есть! Я готова. Пробуйте.

Они сидели в пустом зале, муха продолжала с жужжанием рваться в сентябрьское утро, выцветшая полоса красной материи на стене призывала их внести достойный вклад, по коридору за дверью процокали каблучки и Панаев подумал, что если кто-нибудь заглянет в зал - по конторе может прокатиться вторая волна информации, потому что сидели они молча и Людмила, уперев подбородок в ладони и слегка подавшись вперед, не отрываясь смотрела прямо на него. Панаев тоже смотрел на нее и вдруг поймал себя на том, что изучает ее свежее лицо, слегка вьющиеся светлые волосы, родинку на щеке... Он мысленно одернул себя и постарался сосредоточиться.

Никаких посторонних мыслей он не улавливал, но не спешил прерывать молчание, не желая огорчать журналистку. Он подумал, что сейчас быстренько управится с машинкой, позвонит расчетчикам, чтобы забирали - примчатся мгновенно, как на крыльях слетят со своего пятого этажа и в ножки не забудут поклониться, - а потом пойдет в поликлинику и ему пропишут что-нибудь на самом деле, наверное, бесполезное, потому что нет в поликлинике штатной единицы парапсихолога, а есть только терапевты, глазники и прочие невропатологи, которые ничем не могут ему помочь. Но больничный, наверное, ему все-таки дадут, пропишут какое-нибудь успокаивающее или ободряющее, Людмила ведь говорит, что энергии тратися много, Кулагину какую-то поминает... А может быть просто вручат направление на обследование в психиатричку, в Новый поселок. Итак, сейчас он управится с делами, а потом поедет на троллейбусе в поликлинику, пройдет через сквер и свернет за угол желто-белого четырехэтажного здания с аркой, ведущей во двор с одинокой чахлой рябиной. На стене дома неровно прикреплен белый прямоугольник с черной надписью: "ул. Радищева, 5/16"...

У него слегка закружилась голова, щекам стало жарко. Лицо Людмилы отдалилось и расплылось, словно он заглянул в перевернутый несфокусированный бинокль. Потом это прошло и он услышал встревоженный голос журналистки:

- Виктор Борисович! Виктор Борисович...

- Что... случилось? - Панаев с трудом выговаривал слова, стараясь

справиться с неповоротливым языком. - Натворил... что-нибудь?

Когда-то, еще учась на втором или третьем курсе института, он с

ребятами ходил подрабатывать на всякие базы. Однажды они вчетвером

взялись разгружать вагон с солью: долбили ее ломами, потом лопатами насыпали в мешки, а мешки относили на склад, и весили эти мешки килограммов по восемьдесят. Когда полвагона было разгружено, они выпросили задаток, Юрка сбегал за портвейном и они пили его прямо из горлышка, а потом опять доблестно трудились. Управившись с делом, осовевшие от работы и выходящего пОтом дешевого, но "градусного" портвейна, они отправились в баню и там, после парной, Панаева окончательно проняло. Он сидел в раздевалке, завернувшись в простыню,ти не в силах был пошевелиться. Сейчас он ощущал нечто подобное.

Людмила торопливо подошла к нему, заглянула в лицо, деловито нащупала пульс. Глаза у нее были испуганные.

- Нормально, - сказал Панаев, чувствуя, как проясняется голова. Ничего не упало?

- Ф-фу... - Людмила отпустила его запястье и села рядом. - Вы меня испугали немножко. Вид у вас был как у распятого Иисуса. Ну что?

Панаев вяло пожал плечам. Слабость все-таки оставалась.

- А ничего. Впрочем, - он прислушался, - муха затихла. Может быть вместо телепатии получилось убиение насекомого?

- Может быть, - серьезно ответила журналистка. - Загоруйко рукой определяла цифры на электролюминесцентном индикаторе за стеной, а через несколько часов после эксперимента квартиру буквально заполонили муравьи, которых там никогда раньше не было. Все возможно. Ну, рассказывайте.

- Так нечего рассказывать. Старался, смотрел на вас - ноль. А потом как-то переключился, стал думать о своем. Даже не думать, а так...

- О чем? - требовательно спросила девушка.

Она сидела вполоборота к Панаеву, от ее волос едва уловимо пахло чем-то приятным.

- Н-ну... Как поеду в поликлинику... - Он с усилием потер лоб. - Вы знаете, там ведь никакого желто-белого дома... И арки никакой нет. Там не Радищева, а Октябрьской ре... - Он осекся.

Журналистка вцепилась в рукав его свитера:

- Дом, номер дома какой, запомнили?

- Кажется, пять дробь шестнадцать.

Девушка вскочила, возбужденно зашагала от кресла к столу и обратно и стала действительно похожей на девчушку. Остановилась возле Панаева:

- Вы не бывали в Калинине?

- Это который Тверь? Не приходилось.

- А я там родилась и жила до седьмого класса. Именно в желто-белом доме на улице Радищева, пять-шестнадцать. И только что старалась представить его как можно отчетливей. По вас парапсихологи плачут, Виктор Борисович! Даю материал в завтрашний номер. Отсюда можно позвонить?

- Позвонить-то можно, - безрадостно сказал Панаев. - Не знаю, плачут ли ваши парапсихологи, а мне вот точно не до смеха.

*

В парке осень почти не ощущалась. По-прежнему зеленой была трава, листья тополей и каштанов закрывали небо, над кустами летали пестрые сойки и теплым был воздух, но лежали уже на лужайках среди кустов желтые ломкие березовые листья, смешиваясь с пятнами солнечного света, поубавились краски на клумбах и не хотелось уже, как в августе, погрузить ладони в овальную чашу фонтана и с размаху плеснуть в лицо прохладной водой.

Панаев свернул с центральной аллеи, неторопливо прошел по тропинке, петляющей между деревьев и кустов, а потом, с хрустом давя подошвами сухие ветки, побрел прямо по траве под пронзительные крики потревоженных соек. Сел на толстый кривой сук с ободранной корой, уложенный на двух низких пеньках. Всего лишь в ста метрах чадил и шумел проспект, но сюда не проникал ни шум, ни сизые клубы автомобильных выхлопов. В ветвях копошились сойки и пахло сеном. Панаев провел рукой по лицу, снимая прилипшую паутину, вытянул ноги и закрыл глаза.

Визит в поликлинику занял почти три часа. Панаеву измерили температуру и давление, сняли электрокардиограмму, стучали по коленкам резиновым молоточком, водили чем-то холодным по животу, заставили вытянуть руки, зажмуриться и попасть указательным пальцем вкончик носа, проверяли зрение, мяли живот и интересовались перенесенными инфекционными болезнями. Когда он кратко перечислил события последних трех дней, рассказав и о странных то ли снах, то лигаллюцинациях, молоденькая курносая медсестра прекратила писать и вопросительно посмотрела на врача, а врач - тоже молодой, моложе Панаева, усатый паренек, вырабатывающий в себе солидные манеры - некоторое время внимательно разглядывал раздевшегося до пояса Панаева, потом нахмурился, извлек из стола потрепанную книжку и начал показывать Панаеву те самые картинки, с которыми тот уже сталкивался, когда призывали в армию. Потом врач попросил повторить рассказ, побарабанил пальцами по столу, обменялся взглядами с готовой к решительным действиям насторожившейся медсестрой, пригладил редкие усики и сделал резюме. Да, подобные случаи, только не в таком полном комплекте, встречаются, но этим занимаются специалисты другого профиля - физики, психологи, химики, радиотехники и, может быть, философы и психиатры - а лично он, участковый врач, именно как врач, а не как физик или химик, может рекомендовать только средства, которые должны снять негативные последствия реакции организма на проявившиеся вдруг неординарные способности. Врач посоветовал Панаеву два дня провести дома, желательно в постели, проветривать комнату, принимать прописанные лекарства, а в пятницу прийти за больничным и если состояние не улучшится - обратиться к упомянутым специалистам другого профиля. С тем Панаев и покинул поликлинику, сопровождаемый недовольными взглядами очереди, которую он создал своим долгим пребыванием в кабинете участкового терапевта.