Ярослав Вейс - День на Каллисто (антология)

Однако в начале осени меня вдруг озарило. Как-то раз, совершенно случайно я наткнулся на неизвестную мне разновидность бактерий, на иной клон зеленого цвета; они легко осуществляли химическое разложение воды на водород и кислород. А именно такую цель я поставил перед собой, барышня: ведь в бак автомобиля, того самого, который сейчас стоял как вкопаный и не мог сдвинуться с места, заливалась обыкновенная вода. Что, если в нее добавить несколько капель суспензии с моими бактериями? За полдня они образуют зеленую желеобразную массу, которая впитает в себя, словно губка, воду, и автомобиль помчится как угорелый! Так и произошло. Кстати, и мощность машин возросла на треть! Поэтому потребовалось заново отрегулировать тормозное устройство на всех автомашинах: поставить новые протекторы, значительно прочнее прежних, чтобы суметь затормозить «сигары», последние модели автомашин, которые с тихим шелестом, нежа слух, неслись по шоссе. Впрочем, это же к делу не относится. Да, кстати, на чем же я остановился?..

Ага, ну так вот. Я двинулся прямо к шефу лаборатории (после нашей эпопеи с бензином мы с ним, как сами понимаете, были в натянутых отношениях, избегали друг друга), разложил ему все по полочкам, объясняя, вернее, громыхая, как двенадцатицилиндровый двигатель с залатанной выхлопной трубой. А он в ответ лишь усмехнулся, не возражая и не задавая вопросов, лишь велел еще раз все членораздельно повторить. Потом собрал все пробы и громогласно заявил: вся, мол, проблема в целом разрешена и без меня. И объявил об открытии, которое позже называли «Великим водяным чудом» (за что, между прочим, ему присудили Нобелевскую премию), о чем вы, барышня, конечно, знаете из истории. В том году только одна Нобелевская и присуждалась — общая по химии и по физике. Правда, потом рассуждали, не стоит ли добавить еще одну, ну, скажем, по разделу работ в области экономики. А я-то за всей этой суматохой следил, сидя у экрана телевизора, как настоящий пенсионер, подумать только! И конечно, помалкивал, но твердо знал, что не должен и голоса подать, ибо тотчас же мне пришьют то дельце с бензином: ведь от золотого желе до сих пор не избавились, оно было везде, куда бы ни направить взор. Вот и оставалось мне только руками разводить, по правде говоря, я был рад, что так все вышло. Может, я бы приступил к следующей серии опытов, снова что-нибудь бы выдумал полезное, если бы однажды в нашей лаборатории не объявился тот усатый. К этому времени он, естественно, стал шефом и над Кораной. Зашел он как-то ко мне, остановился у косяка двери и процедил сквозь зубы своим противным голосом: «Молодой человек, я хочу, чтобы вы знали: я джентльмен и свои обещания всегда выполняю. Так вот, со следующего месяца я вам повышаю жалованье на две десятки». Тут я, барышня, не выдержал и сорвался, просто нервы мне отказали, я схватил первое, что подвернулось мне под руку — а это было блюдце с остатками золотого желе из бактерий-пожирателей бензина, — и запустил этим блюдцем в усатого мерзавца. Он попытался увернуться, но где там: жидкость живописно растекалась по его светлому плащу и по широкому галстуку из полигела с люрексом (тогда такие галстуки только входили в моду). Не успел он и глазом моргнуть и стряхнуть с себя студенистую массу, как бактерии впились в галстук и в один миг превратили мягкий, эластичный полигел в непробиваемый панцирь. К этому могу лишь добавить, барышня, что именно данный результат эксперимента, поставленного в таких необычных условиях, послужил основой для создания суперстабила, самого стойкого, не поддающегося никаким внешним воздействиям вещества. Надеюсь, вы об этом помните из истории. Кончилась эра металлов, наступил век суперстабила. Естественно, тот усатый получил вторую Нобелевскую премию, чуть ли не через год, к тому же еще уйму разных премий, так что стоит ему нацепить на себя все свои медали, такой звон стоит, словно генеральный штаб кружится на детских каруселях. Ну, а я, как вы понимаете, снова в рот воды набрал, никому не посмел даже на ушко шепнуть, что, мол, все это я придумал. Да разве я решусь на такой шаг! Впрочем, это к делу не относится. Подождите. Да, кстати, на чем же я остановился?..

Ага, знаю. Ну, короче, вы с удивлением смотрите на меня, барышня. Почему, мол, я порвал с наукой и устроился сюда в музей экскурсоводом? Что ж, так оно и есть. А выставка «Пути развития современной генетики», о которой вы спрашивали, находится на третьем этаже, дорогая.

Ярослав Велинский{*}.

Эпидемия{4}

(перевод Е. Вихревой)

Автобус занесло на повороте. Водитель негромко выругался.

— А вот раньше всю машинерию в лошадиных силах меряли, — ни с того ни с сего сказал широкоплечий мужчина со значком «Космосервис» на лацкане и засмеялся.

— Ну и что? — сердито отозвался водитель.

— Ничего! Лошадиные силы! Как вспомню, так вздрогну…

— Кое-кто уже и не вспомнит и не вздрогнет, — криво улыбнувшись, сказал водитель.

Сидящий на заднем сиденье старик потер сухие ладони, кашлянул и произнес:

— Моя невестка… — и замолчал.

К нему обернулись.

— Моя невестка, — наконец продолжил он, — каждый год машины меняла, так теперь места себе не находит, ножками ей неохота ходить.

Снова замолчал, а потом радостно, на весь автобус гаркнул:

— Доездилась!

И захихикал.

Рядом со стариком сидел мужчина с бесцветными, навыкате глазами, в очках и с портфелем в руках. Одним словом — интеллигент. Он раскрыл было рот, желая вступить в разговор, но передумал, протяжно вздохнул и снова уткнулся в стекло.

— Значок не продадите? — спросил водитель широкоплечего.

— Нет.

— Ну, обменяемся!

— Нет, — односложно повторил тот.

— Где достал? Стащил, что ли?

— Ну да! — обиделся широкоплечий. — Вчера с Марса на «Титанике» вернулся!

— А-а, — протянул водитель и тут же встрепенулся: — Кто ж это додумался так вашу посудину назвать? Был, помнится, такой дизель, сто лет назад в океане булькнул.

— Не было тогда дизеля, — вмешался старик. — тогда пар был.

— Да что хочешь, а только три тысячи человек — бульк! — заключил водитель и крутанул баранку. Пассажир с портфелем наконец подал голос:

— Тысяча пятьсот семнадцать. А спаслось тысяча семьсот одиннадцать человек.

— Да? — вежливо удивился широкоплечий. — А у нас на «Титанике» тридцать семь душ, и все живы, правда, связь отказала, три месяца болтались глухо. Вернулись, а здесь…

— Не знали, что у нас творится?

— На Луне первым делом об этом сообщили. Новость номер один.