Владимир Михайлов - Приют ветеранов

— Теперь наша задача — мгновенно собраться.

— Дан!..

— Ну что поделать, счастье мое, что ты связалась с таким человеком… Оставаться тут нельзя: нас просто убьют. А кроме того… мне померещилась одна мыслишка, и мы незамедлительно попробуем ее подтвердить — или, напротив, опровергнуть… Ты одеваешься?

— Зажги, пожалуйста, свет.

— Ни в коем случае! Мы уснули, изможденные любовью, и до утра нас никто не в состоянии будет разбудить. Вот, я нащупал… тут что-то твое. Собирайся, собирайся. В темпе. Впереди не так много времени, а до рассвета мы должны успеть…

— Я очень хотела бы выспаться.

— Имею в виду такую перспективу. Но, к сожалению, это придется отложить на неопределенное время. Ты готова?

— Сейчас…

— Тебе давно не приходилось вылезать из окон?

— Разве что в детстве.

— Значит, недавно. Тем лучше.

— Льстец!

— Ничего подобного, всего лишь воздаю должное.

— Я готова.

— Прекрасно.

Милов заботливо уложил в сумку свое оборудование. Он понимал, что прослушивание следовало бы продолжить — мало ли какие интересные вещи он смог бы еще услышать, однако сейчас самым разумным было поскорее уносить ноги.

Он стал медленно, по миллиметру, поднимать оконную раму. Осторожно высунул голову. И туг же втянул ее обратно.

— Ах, sheet!..

— Что такое?

— Всего лишь сторож — у выхода из патио. А ведь днем он сидел в этой будке, верно? Да, они явно встревожены. Ну что же, придется действовать в соответствии с обстоятельствами. Аккуратно собери сумку. Не забудь время от времени стонать сквозь сон. Я сейчас вернусь.

— Куда же ты?..

Но Милов уже исчез за окном.

— Доктор, хочу выразить вам мое удовольствие: я видел ваших милых ветеранов и полагаю, что они находятся в прекрасном состоянии.

— Очень рад вашей похвале.

— Однако весьма скоро вам придется побеспокоить их. Я хочу, чтобы вы приготовились к тора-кальным операциям на каждом пациенте. А то, чем вы занимались до сих пор — ампутации, резекции, — уже не актуально.

Хирург пожал плечами.

— Мне это представляется бессмысленным. Какие торакальные операции вы имеете в виду? И зачем они?

— Вы будете удалять две доли легкого у каждого пациента.

— Но зачем?

— Это я вам объясню по ходу действия. Да вы сами поймете. Одного-двух прооперирую я сам, вы будете ассистировать.

— Ну, если шеф разрешит…

— Я разрешу, — сказал Урбс. — Стимуляторы уже вшиты?

— Разумеется.

— Хорошо. Тогда идите и готовьтесь. Это действительно очень важно. Доктор Курье вздохнул.

— Понимаю, шеф.

— Вот и прекрасно. Иного я не ожидал. Идите.

Берфитт несколько секунд смотрел на закрывшуюся за врачом дверь.

— Весьма вероятно… — пробормотал он негромко.

— О чем это вы?

— Возможно, это и он. А может быть, нет.

— Он — это он, естественно. Берфитт мотнул головой.

— Я имею в виду: он или кто-то другой помог тому негру сбежать? Я достаточно хорошо разбираюсь в этой технологии, чтобы понять: если тот был обработан по всем правилам, он уже не сел бы даже на горшок без команды. Значит, его не обработали? Пощадили? Кто же? Вы, Урбс, не задумывались об этом?

— Если негр был агентом, то он соответствующим образом предохранен от таких воздействий. Поэтому на него и не подействовало.

— М-да. Безусловно, мог сработать и такой вариант. Ну что же, тем лучше.

Доктор вышел, сильно озадаченный. Очевидно, поэтому он, пересекая дворик, отделявший гостиничку от собственно Приюта, не заметил постороннего человека.

Прильнув к сухой земле под окном, из которого только что выскользнул, Милов глядел вслед удалявшемуся врачу, обдумывая дальнейшие действия. Направиться сейчас к сторожу было бы не самым лучшим выходом: двор освещен, хотя и не Бог весть как ярко, тремя лампами, ватт по сто каждая. Одна была над дверью, что вела в гостиничку, другая висела над входом, к которому сейчас направлялся врач; там, видимо, помещались ветераны со всем их хозяйством. Третья же лампа, как и две другие, в стеклянном колпаке, забранном частой проволочной сеткой, горела над выходом. Она хорошо освещала постового, различалось каждое его движение, ему же самому оттуда, из светлого пятна, наверняка происходящее во мраке виделось хуже. И тем не менее Милов попал бы на достаточно освещенное место, едва успев обогнуть вертолет, то есть намного раньше, чем приблизился бы на нужную ему (по нынешней его кондиции) дистанцию для атаки. Будь он хотя бы лет на десять помоложе…

Эти соображения заставили Милова, не разгибаясь, на четвереньках, двинуться вдоль стены. Целью его было добраться до двери Приюта, за которой секунду назад скрылся врач; когда доктор входил, Милов смутно различил там, внутри, какие-то фигуры — две, самое малое. Может быть, это отдыхающие ветераны? Кстати, откуда все-таки взялись эти ветераны, где и против кого воевали и за что удостоились внимания каких-то международных альтруистов — это следовало непременно выяснить, но не сейчас, разумеется. Однако Милов был почему-то совершенно уверен, что то были не пациенты Приюта, а внутренняя охрана; быть может, полицейский нюх подсказал ему это. Тем правильнее было его решение.

Но к той двери Милов пробирался вовсе не за тем, чтобы прокрасться или ворваться туда. Расчет его был иным: сторож у выхода наверняка заметит любого приближающегося, но опознает далеко не сразу, поскольку фигура его какое-то время будет находиться в полумраке. Однако если человек этот будет двигаться со стороны Приюта, где никого постороннего не могло быть по определению, да еще пойдет он этаким безмятежным шагом, то не удостоится такого пристального внимания, какому подвергся бы выходящий из первого корпуса: оттуда жди начальства или кого из постояльцев — и те, и другие требовали повышенной настороженности.

Поэтому Милов рассчитывал возникнуть во весь рост около той двери, когда сторож будет смотреть в другую сторону и не сразу сообразит в чем дело. Однако для выполнения такого маневра следовало достичь крыльца и, собравшись в комок, терпеливо выжидать. Терпение сейчас становилось самым сильным его оружием.

Он был уже шагах в десяти от крыльца, когда до него донеслись приглушенные голоса из-за той самой двери, к которой он приближался. Милов мгновенно растянулся на земле. Дверь распахнулась, на крыльцо вышел человек, спустился по ступенькам и решительно зашагал к выходу. В руке у него была сумка, похоже, не очень тяжелая, нес он ее весьма осторожно, держа чуть перед собой: очевидно, сумка эта содержала что-то хрупкое. Еще когда человек спускался по четырем ступеням, Милов предположил, что это скорее всего Вернер, направлявшийся к машинам Евы и Милова, оставшимся на ночь на внешнем дворе. Это следовало из подслушанного им разговора и подтверждалось полученной неизвестно от кого запиской — писал ее явно профессионал. Если так, то легко было понять, что этот самый тип нес с такой бережностью. Через минуту предположение перешло в уверенность: сторож окликнул приближавшегося, тот ответил что-то, Ми-лову почудились слова «приказ шефа», но сейчас важнее было опознать голос: то был действительно Вернер. Ему предстояло заложить в машины взрывчатку — этак по килограмму в каждую — и установить таймеры, те самые часы с «кукушкой», которые сработают через два часа езды. Машины и их седоки будут, по предположению здешних хозяев, находиться уже достаточно далеко, чтобы катастрофу кому-нибудь пришло в голову связать с Приютом Ветеранов. Разумеется, в доме к тому времени не останется никаких следов пребывания постояльцев, и даже следы шин будут тщательно заметены.