Роберт Силверберг - Маски времени

— Тебе этого очень хочется? — бросил он и вышел из комнаты.

Я и Ширли обменялись встревоженными взглядами. Она закусила губу и, проведя рукой по волосам, сказала:

— Прости, Лео. Я знаю, что его гложет, но не могу объяснить.

— Думаю, я догадываюсь.

— Конечно, ты можешь догадываться.

Она открыла схему бокового окна. Я увидел, как Джек, вцепившись в перила и наклонившись вперед, смотрел в темноту пустыни. На западе в вершинах гор мелькнула молния, после чего подул яростный штормовой ветер с дождем. По стеклянной панели застучали крупные капли. Но Джек оставался на прежнем месте, больше напоминая статую, чем человека, позволяя шторму испытывать на себе свою силу. Я почувствовал, как под ногами заурчала система жизнеобеспечения дома, когда насосы хранилища начали откачивать дождевую воду в цистерны для последующего использования.

Ширли подошла ко мне и положила на плечо руку.

— Я боюсь, — прошептала она. — Лео, я боюсь.

Глава 4

— Пошли со мной прогуляемся по пустыне, старина, — сказал Джек. — Я хочу переговорить с тобой.

С момента телетрансляции пресс-конференции прошло два дня. Мы больше не возвращались к экрану, и напряженная обстановка в доме ослабла. Я планировал на следующий день вернуться в Ирвин. Меня звала работа, к тому же я чувствовал, что я должен предоставить Джеку и Ширли возможность наедине разобраться с водоворотами, появившимися в их жизни. В течение этих двух дней Джек зло разговаривал. Он явно пытался скрыть свои переживания того вечера. Я был удивлен и доволен его приглашением.

— А Ширли пойдет с нами? — спросил я.

— Ее присутствие необязательно. Мы пойдем вдвоем.

Мы оставили ее на веранде, где она, закрыв глаза, принимала солнечные ванны. Ее тело было повернуто так, что вся красота ее наготы предоставлялась заботам солнца. Мы ушли от дома на расстояние мили по тропинке, которой редко пользовались. Песок был еще влажным после проливных дождей. Кругом зеленели пробившиеся кривые растения.

Джек остановился возле покрытых слюдянистой коркой монолитов, образовавших что-то вроде естественной стеньг и нагнулся перед одним из валунов, чтобы вытащить корень шалфея. Когда ему наконец-то удалось это сделать, он отшвырнул его и сказал:

— Лео, ты когда-нибудь интересовался, почему я ушел из университета?

— Ты же знаешь, что я пытался это узнать.

— И что я тебе ответил?

— Что ты находился в полнейшем тупике, — ответил я. — Что ты устал от этого и потерял веру в себя и в физику. Что ты просто хочешь свить себе уютное гнездышко вместе с Ширли, где будешь писать.

Он кивнул.

— Все это ложь.

— Я знаю.

— Частично ложь. Лео, я в самом деле хотел уединиться здесь от мира. А вот насчет полнейшего тупика — все ложь. Все было как раз наоборот. Я не был в полнейшем тупике. Бог свидетель, я очень бы хотел, чтобы все было именно так. Но я отчетливо видел свой путь до кульминационного конца своих тезисов. Все ответы были как на ладони. Все.

У меня задергалась левая щека.

— И ты смог остановиться, зная, что ты у цели? — Да.

Он опустился на колени и стал пропускать песок сквозь пальцы, не глядя на меня. В конце концов он сказал:

— Это было нравственное решение или просто трусость? Как ты думаешь, Лео?

— Ты сам знаешь.

— Ты знаешь, что за собой влекла моя работа?

— Думаю, что понял это раньше тебя, — сказал я. — Но не собирался заострять твое внимание на этом. Я должен был оставить за тобой право решать. Ты ни разу не показал, что видишь все последствия. Тебе казалось, что имеешь дело с объединяющими атом силами теоретически.

— Да, это так. Первые полтора года.

— А потом?

— Я встретился с Ширли, помнишь? Она мало понимает в физике. Ее сфера деятельности социология и история. Я описал ей свою работу. Она не поняла. Тогда я попытался объяснить ей более простым языком. Это пошло мне на пользу, потому что я оторвался от уравнений и в конце концов сказал, что попытаюсь найти силы, обеспечивающие целостность атома. «То есть мы сможем использовать их, ничего не перерабатывая?» — спросила она. «Да, — ответил я. — Мы сможем взять любой атом, заполучить его внутриатомную энергию и тем самым полностью обеспечить дом». Ширли пристально посмотрела на меня и сказала: «И тогда придет конец всей экономической системе?»

— Тебе раньше это никогда не приходило в голову?

— Никогда, Лео. Никогда. Ведь я был тощим детищем МИТ. Меня никогда не тревожило применение технологии. Ширли поставила меня с головы на ноги. Я принялся все просчитывать, потом принялся названивать в библиотеку. Компьютер выдал мне некоторые технические тексты, а Ширли прочитала небольшую лекцию об экономике. И тогда я понял, что кто-то может использовать мои уравнения для получения неограниченной энергии. Это то же самое, что с Е=МС^2. Я был в панике. Я не мог взять на себя ответственность за всемирный переворот. Моим первым порывом было желание прийти к тебе и спросить, что мне делать.

— Но почему ты не пришел? Он пожал плечами.

— Это было легче всего — переложить ответственность на твои плечи. В любом случае, я понимал, что ты все это предвидел и давно бы сказал мне, если бы не моральный аспект. Поэтому я попросил об отпуске, болтаясь возле ускорителя и все анализируя. Я посмотрел на Опенгеймера, Ферми и остальных парней, создавших атомную бомбу и спросил себя, что бы сделал я на их месте? Они работали в военное время, пытаясь помочь человечеству одолеть реального отвратительного врага. Но даже их терзали сомнения. Я не пытался спасти человечество от опасности. Я просто проводил добровольное исследование, которое должно было уничтожить мировую денежную структуру. И я показался себе врагом человечества.

— С истинной энергетической конверсией, — тихо заметил я, — исчезнет голод, жадность, монополии…

— Но пройдет больше пятидесяти лет, пока установится новый порядок. А имя Джека Брайнта начнут ненавидеть! Я не смог взять на себя такой ответственности. Поэтому в конце третьего года оставил работу и поселился здесь. Я совершил преступление перед наукой, чтобы не совершить куда худшего преступления.

— И ты чувствуешь себя виноватым?

— Разумеется, чувствую. Я чувствую, что последнее десятилетие моей жизни — епитимья за побег. Лео, ты никогда не задумывался, о чем я пишу книгу?

— Много раз.

— Это что-то типа автобиографического эссе: apologia pro fita sua. Там я объясняю, над чем я работал в университете, как я понял истинную сущность своей работы, почему я прекратил ее и какова моя точка зрения по поводу своего ухода. Эту книгу можно назвать своего рода исследованием проблем нравственной ответственности в науке. К книге я приложил полный текст своих тезисов.