Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 17

— А что-нибудь еще из его слов вы можете вспомнить?

— Ха! Через столько-то лет? Нет, конечно. Впрочем… Однажды он взял меня за город, чтобы поучить стрелять. Мне было тогда лет десять, а ему — не знаю… он всегда казался мне на девяносто лет старше Бога[5].

Он пришпилил мишень, послал одну пульку прямо в яблочко, чтобы показать мне, как надо стрелять, передал мне винтовку, небольшую такую однозарядку 22-го калибра, годную только, чтобы стрелять в цель и по консервным банкам, и сказал: «Ну вот, Вуди, я ее зарядил, а теперь бери и делай, как я показал. Прицелься, расслабься и нажимай». Так я и сделал, но выстрела не последовало.

Я сказал об этом деду и потянул затвор. Он хлопнул меня по руке, взял винтовку и отвесил мне хороший пинок. «Вуди, что я говорил тебе об осечках? Или ты собираешься всю жизнь прожить одноглазым? А может, себя решил убить? Если так, я могу показать несколько более простых способов». Потом он сказал: «А теперь смотри», — и сам открыл затвор. Тот оказался пустым. Ну, я и говорю: «Дедуся, ты же сказал мне, что зарядил ружье». Черт возьми, Айра, я же сам видел это.

«Верно, Вуди, — согласился он. — Но я обманул тебя — сделал вид, что заряжаю, а патрон оставил в руке. Ну, а теперь повтори, что я тебе говорил о заряженных ружьях? Хорошенько подумай и не ошибись — иначе мне придется снова хорошенько огреть тебя, чтобы мозги получше работали». Я подумал — недолго, у дедуси была тяжелая рука — и ответил:

«Никогда не верь на слово, когда тебе говорят, что ружье заряжено». «Правильно, — согласился он. — Запомни на всю жизнь и придерживайся этого правила, иначе долго не проживешь»[6].

Айра, я запомнил это на всю жизнь — и не забывал даже тогда, когда такое оружие вышло из употребления, чем неоднократно спасал себе жизнь. А потом он велел мне заряжать и сказал: «Вуди, спорим на полдоллара — у тебя ведь найдется полдоллара?» У меня было много больше, однако мне уже доводилось с ним спорить, поэтому я сказал, что у меня только четвертак. «Хорошо, — сказал он, — тогда спорим на четвертак — в кредит я не спорю, — что ты выстрелишь даже мимо мишени, не говоря уже о яблочке».

Потом он положил в карман мой четвертак и показал, что я сделал не так. На сей раз, прежде чем он закончил, я сумел сам сообразить, что нужно делать с ружьем, и теперь уже сам предложил ему пари. Он расхохотался и велел радоваться, что урок обошелся мне так дешево. Передай, пожалуйста, соль.

Везерел исполнил просьбу.

— Лазарус, если бы мне удалось сосредоточить вас на воспоминаниях — о вашем деде или ком угодно, я не сомневаюсь, что нам удалось бы узнать бездну всяких интересных вещей, не важно, считаете вы их мудростью или нет. За эти десять минут вы сформулировали с полдюжины основных житейских истин… правил — назовите их, как хотите — причем явно непреднамеренно.

— Например?

— Скажем, что большинство людей учится на опыте…

— Даю поправку. Айра, большинство людей не способны использовать чей-либо опыт, не забывай о силе человеческой тупости.

— Вот вам еще один пример. Кроме того, вы сделали парочку замечаний относительно тонкого искусства лжи… нет, скорее даже три — помните, вы сказали, что ложь не должна быть изощренной. Вы сказали также, что вера преграждает путь познанию, и еще что-то о том, что, только разобравшись в ситуации, можно справиться с ней.

— Я не говорил этого… впрочем, не исключаю.

— Я обобщил ваши слова. Вы сказали, что не плевали против ветра… Что в обобщенном виде означает: не предавайся мечтаниям, обратись лицом к фактам и поступай соответствующим образом. Впрочем, я предпочитаю вашу формулировку — она сочнее. А также: всегда плутуй, играя в карты. Я уже много лет не играл в них, однако смог предположить, что это значит: не пренебрегай доступными тебе способами увеличения шансов на успех в ситуации, определяемой случайными событиями.

— Хмм. Дедуся сказал бы: не пустословь, сынок.

— Добавим к прочему: плутуй, играя в карты, улыбайся, когда проигрываешь, и не пустословь. Если только на самом деле это не ваша собственная фраза.

— Нет, тоже его. По-моему. Черт побери, Айра, через столько лет трудно отличить истинное воспоминание от воспоминания о воспоминании об истинном воспоминании. Так всегда бывает, когда ты вспоминаешь прошлое. Редактируешь его и перекраиваешь — чтобы сделать благопристойным…

— Вот и еще одна…

— Умолкни. Сынок, я не хочу вспоминать о былом — это признак старости. Младенцы и дети живут в настоящем времени — в «сейчас». Достигнув зрелости, человек предпочитает жить в будущем. В прошлом обитают лишь старцы… этот признак и заставил меня уразуметь, что я прожил уже слишком много. Я обнаружил, что все больше и больше размышляю о прошлом — и меньше о настоящем, не говоря уже о будущем. — Старик вздохнул. — Так я понял, что стар. Чтобы прожить долго — тысячу лет, скажем — нужно ощущать себя сразу и ребенком, и взрослым. Думай о будущем, чтобы быть к нему готовым, — но без тревоги. И живи так, словно завтра должен умереть, и встречай каждый новый рассвет, словно день творения, и с радостью живи в нем. И не думай о прошлом. А тем более не сожалей о нем. — На лице Лазаруса Лонга проступила печаль. Потом он вдруг улыбнулся и повторил: — Не жалей. Выпьем, Айра?

— Полбокала. Благодарю вас, Лазарус. Если вы все же решились умереть в ближайшее время — никто не смеет оспаривать вашего права — почему бы тогда не вспомнить сейчас о прошлом? Почему бы не облагодетельствовать своими воспоминаниями потомков? Это ваше наследие куда более ценно, чем состояние. Лазарус поднял брови.

— Сынок, ты начинаешь докучать мне.

— Прошу прощения, сэр. Разрешите откланяться?

— Заткнись и сядь на место. Мы же обедаем. Ты напомнил мне одного… Знаешь, в Новой Бразилии жил один тип, который все скорбел по поводу тамошнего обычая серийного двоеженства, однако старательно следил за тем, чтобы одна из его жен была домохозяйкой, а другая красавицей, так что… Айра, с помощью этой штуковины, которая нас слушает, можно собрать воедино отдельные заявления и составить из них некий меморандум?

— Безусловно, сэр.

— Хорошо. Не важно, как этот хозяин поместья — Силва, да, по-моему, его так и звали, дон Педро Силва — не важно, как он выкрутился из положения. Хочу только заметить, что, когда ошибается компьютер, он с еще большим упрямством, чем человек, цепляется за собственные ошибки. Если я подумаю подольше, то, может быть, и сумею подыскать для тебя какие-нибудь жемчужины мудрости. Точнее, стекляшки. И тогда не придется загружать машину скучными историями о доне Педро и его женах. Значит, ключевое слово…