Александр Громов - Защита и опора

Фома с трудом мог вспомнить, как сам метался, кричал и чуть ли не плакал, угодив сюда девятнадцатилетним сосунком без малого восемь лет назад. У человеческой памяти есть прекрасное свойство: забывать постыдные поступки. Он давно научился относиться к вновь прибывшим со снисходительным терпением. Что с них взять! Глупые они пока. Иные так и останутся глупыми, а некоторые со временем станут умными. Вразуми их, Плоскость! Помоги им на первых порах. Пожалей их, не убивай сразу, дай людям шанс!

— Вот дурак-то, — сказал он вслух по поводу ушедшего. Раз забрал бутылку, значит, скорее всего, не допил до дна. А раз не допил, значит, не был измучен жаждой. Просто надоело сидеть сиднем, устал ждать и потопал куда-то. А куда?

Фома еще раз оглядел местность, пытаясь сообразить, какое направление могло показаться новичку наиболее предпочтительным. Очень скоро он понял, что зря пытается проникнуть в логику новичка. Черт их знает, что им померещится с перепугу. Редко-редко попадается хладнокровный и башковитый тип, отдающий себе отчет в своих действиях. Такой даже если отойдет, то недалеко, боясь заблудиться, и будет до последнего держаться за камень с надписью как за единственный рациональный предмет в иррациональном мире. Как утопающий за пробковый круг. И в конце концов дождется феодала-спасителя. Все бы так. Но большинство-то как раз наоборот…

Быть может, он разглядел вдали такыр и ушел в ту сторону? Идти по такыру куда легче, чем по песчаным дюнам. Новички теряют только голову, но никак не лень.

Фома еще постоял на вершине дюны. Один раз ему показалось, что вдали перемещается некая точка, но, поднеся бинокль к глазам, он убедился, что это всего-навсего гигантская многоножка. Потом, бешено крутя снежинки, налетел ледяной вихрь, и Фома сбежал с дюны. Он сделал здесь все возможное, и ему было ясно, что делать дальше. Идти к Юсуфу, продолжив вечное кружение по феоду. Кстати, как раз через такыр.

Это было хорошо, и вскоре ступни перестали вязнуть в песке. Кажется, даже лямки рюкзачка стали меньше резать плечи. Путь был известен и не сулил больших опасностей. Только раз вдали показалось белесое облачко живого тумана, да пару раз встречались озерца жидкой земли, а на разнотемпературные вихри и гравитационные шалости здесь можно было поплевывать. Несколько раз Фома останавливался, бросал вперед отломанные кусочки сухого суглинка и убеждался: по-прежнему безопасно. Ну, скажем, почти безопасно. А безопасности абсолютной не бывает ни на Плоскости, ни на Земле. Абсолютная безопасность — такая же абстракция, как линия без толщины или точка без площади.

Конечно, со временем все изменится и тут, и везде. Ловушки дрейфуют, а в одну и ту же реку, как известно, нельзя войти дважды. Все верно. Обидно, но факт. Было бы куда легче, если бы ловушки стояли на месте. Кстати, в один и тот же черный провал тоже нельзя войти дважды, правда, по иной причине…

Часа через два вдали показались низкорослые кусты, а вскоре зажелтело и ячменное поле. Оазис Юсуфа располагался прямо посередине обширного такыра ни холмов, ни дюн вокруг. Из дыры в почве бил на метровую высоту фонтан тепловатой пресной воды, питая чайные кусты, ячменное поле и несколько неплодоносящих пальм. Небольшое, совсем мелкое озерко никогда не выходило из берегов. Воздух над ним дрожал от испарений.

Болтать с Юсуфом Фома не любил. Да и как болтать с тем, кто не знает ни русского, ни английского? По-арабски? Нет уж, пусть крестьянин учит язык феодала, а не наоборот.

Так было в теории. На практике Юсуф оказался редкостно бестолковым учеником, и Фома в конце концов плюнул, уразумев, что зря теряет с ним время. С трудом запомнив слов сто из великорусского языка и безжалостно их коверкая, Юсуф тем и ограничился, а его женам и в голову не могло прийти учиться. Зачем? Чтобы в чем-то превосходить мужа?

Общение шло преимущественно на пальцах. К счастью, кое в чем Юсуф оказался куда более понятливым, чем канадец Приветт, и сразу согласился платить оброк. Урожаи он собирал неплохие. В углу его хижины всегда громоздились мешки с ячменем, предназначенным феодалу. Иной раз Фома уходил от Юсуфа, кряхтя под тяжестью ноши, и все равно груда мешков не становилась меньше. Всякому другому Фома давно скостил бы оброк, но человеку с Востока опасался. Не примет ли он щедрость повелителя за его слабость? И какие тогда сделает выводы?

Одна из жен — Фатима или Сеида, Фома их не различал — тащила к месту просушки мешок чайных листьев. Узрев феодала — поклонилась и сразу изменила походку, активнее закачав бедрами. Над скрывающим лицо платком блеснули черные глаза. Вторая жена, далеко выставив круглый живот, двигаясь между кустами, методично ощипывала листья — по три верхних с каждой ветки, высший сорт. Народ, как водится, был в поле. Сам Юсуф кейфовал подле источника, попыхивая короткой самодельной трубочкой. Что за отраву он курил, Фома решил не выяснять после того, как однажды нечаянно вдохнул этого дыма. С тех пор он приближался к курящему Юсуфу только с наветренной стороны.

— Селям алейкум! Хау ду ю ду?

Безбожно коверкая слова в ответном приветствии, Юсуф торопливо кланялся, как заведенный. Он чрезвычайно рад визиту милостивого шейха, да пребудет с ним милость Аллаха. Он нижайше просит шейха отведать ароматного зеленого чая в убогой хижине ничтожного феллаха. И нет слов, как он благодарен милостивому шейху за незаслуженный подарок, достойный султана или принца…

Только это и понял Фома из речи, продолжавшейся минут пятнадцать, а к концу словоизлияния даже сообразил, о каком подарке толкует Юсуф. В прошлый визит Фома принес ему выспанные щипцы для удаления зубов — у беременной жены Юсуфа вздулся здоровенный флюс. Кто и как драл ей гнилой зуб, Фома не стал выяснять и запретил себе думать об операции, чтобы лишний раз не содрогаться, но, кажется, никелированный инструмент оказался полезным, опухоль исчезла.

— Вери гут, парень, вери гут. Я вижу, ты тут справляешься…

Зеленый чай, поданный в глиняных пиалах, оказался выше всяких похвал. Что с того, что на Земле мало кто согласился бы пить такое пойло? То на Земле, на изобильной Земле, а ты здесь попробуй! Скривись и поплюй раз, другой, а там, глядишь, и привыкнешь. Еще нахваливать станешь и запросишь добавки.

Во время второй пиалы Юсуф внезапно заизвинялся, начал прикладывать ладони ко лбу и сердцу и отпросился творить намаз. Как он определял время молитвы без солнца и муэдзина, почему решил, что направление на Мекку совпадает с ориентиром в виде далекого плешивого холма, Фома не спрашивал. У каждого свои секреты и свои заморочки. Лучше не вступать в диспуты, потому что можешь и переспорить — что тогда с человеком будет? Личный мирок хрупок, но нужен каждому, пусть уж он остается в неприкосновенности.