Роберт Хайнлайн - Гражданин галактики. Между планетами

— Кто-то, — услышал он над собой равнодушный женский голос, — промчался здесь так, словно за ним гнались привидения. Я его не разглядела как следует — у меня хватает и своих дел.

— Так это и есть наш мальчишка! Куда он делся?

— Перемахнул вон тот забор и исчез между домами.

— Спасибо мать! Идем, Джабби!

Торби ждал. Женщина продолжала заниматься своим делом; она переступала с ноги на ногу, и кадка поскрипывала. Наконец она спустилась, села на кадку и легонько постучала по ней.

— Сиди там, — тихо сказала она. Через мгновение Торби услышал, как она уходит.

Торби ждал, пока у него не заныли кости. Вполне возможно, что и ночной патруль после комендантского часа останавливает всех кроме благородных, но исчезнуть отсюда при дневном свете было невозможно. Торби не мог предположить, почему охоте за ним была оказана такая честь. Время от времени он слышал, как кто-то — та женщина? — ходила по двору.

Наконец часом позже он услышал скрип несмазанных колес. Кто-то постучал по крышке кадки.

— Как только я подниму ее, прыгай в повозку и побыстрее. Она как раз перед тобой.

Торби не ответил. Свет резанул его по глазам, он увидел маленькую повозку и, оказавшись в ней, сжался в комочек. На него навалили белье. Но до этого он мельком увидел, что кадки больше не было на виду: развешенное на веревках белье скрывало ее.

Чьи-то руки примяли узлы вокруг него и голос сказал:

— Лежи тихо, пока я не скажу тебе.

— Ладно… и миллион благодарностей! Как-нибудь я расплачусь с вами.

— Забудь, — она тяжело вздохнула. — Когда-то у меня был муж. Теперь он в шахтах. Я не знаю, что ты сделал, — но патрулю я никого не отдам.

— О, простите.

— Заткнись.

Маленькая повозка затряслась и двинулась. Торби почувствовал, что под колесами сменилось дорожное покрытие. Внезапно они остановились; женщина стала ворочать узлы, ушла на несколько минут и, вернувшись, кинула в повозку узлы с грязным бельем. Торби воспринимал все происходящее с долготерпением, присущим нищим и бродягам.

Прошло много времени, прежде чем снова сменилась мостовая. Они остановились и женщина тихо сказала:

— Когда я скажу, выпрыгивай с правой стороны и уходи. Только побыстрее.

— Идет. И еще раз спасибо!

— Замолчи. — Повозка проехала еще немного, замедлила ход, останавливаясь, и она сказала: — Ну!

Торби отбросил прикрытие, выпрыгнул и встал на ноги — все одним движением. Он находился перед проходом между двумя зданиями, служебным проходом, соединявшим аллею с улицей. Кинувшись бежать, он оглянулся из-за плеча.

Повозка уже исчезла. Он так никогда и не увидел лица ее хозяйки.

Двумя часами позже он очутился в своем районе и скользнул в яму к Баслиму:

— Не получилось.

— Почему?

— Шпионы. Их там была целая команда.

— Милостыню, благородный сэр! Ты унес ноги? Милостыню во имя ваших отца и матери!

— Конечно.

— Возьми чашку. — Баслим двинулся на руках и на одном колене.

— Папа! Дай я помогу тебе.

— Останься здесь.

Торби остался, сожалея, что папа не выслушал его рассказа. С темнотой, поспешив домой, он обнаружил Баслима на кухоньке-ванной в окружении диктофона и проектора для книг; все принадлежности валялись вокруг. Торби посмотрел на изображение страниц, увидел, что не понимает их, и прикинул, какой это может быть язык — странный, во всех словах было по семь букв, не больше и не меньше.

— Эй, папа! Приготовить ужин?

— Нет места… и нет времени. Поешь хлеба. Что сегодня произошло?

Жуя хлеб, Торби рассказал ему все. Баслим только кивал.

— Ложись, — наконец сказал он. — Сегодня нам снова надо заняться гипнозом. У нас впереди долгая ночь.

Материал, который Баслим хотел впечатать в него, состоял из рисунков, цифр и бесконечных бессмысленных трехсложных слов. Легкое забытье погрузило его в приятный сон, и голос Баслима, доносящийся из диктофона, был тоже приятен.

Во время одного из перерывов, когда Баслим заставил его проснуться, он спросил:

— Папа, для кого все эти послания?

— Если сможешь доставить их, узнаешь; ты ни в чем не должен сомневаться. Если тебе будет трудно припомнить их, попроси, чтобы тебя погрузили в легкий сон, и все вернется.

— Кого попросить?

— Его. Неважно. Теперь — снова спать. Ты спишь. — Баслим щелкнул пальцами.

Под слабое бормотание диктофона Торби ощутил смутное беспокойство: ему показалось, что Баслим куда-то собрался. Он пристегнул свою искусственную ногу, что заставило Торби удивиться во сне; папа носил ее только в доме. Затем он ощутил запах дыма и подумал, что на кухне что-то горит и надо пойти посмотреть. Но он был не в состоянии двинуться, пока в его мозг вливались слова.

Он беспокоился, сможет ли повторить тот урок, что вытвердил.

— Все правильно?

— Да. А теперь иди спать. Остальную часть ночи ты можешь спокойно отдыхать.

Баслим ушел под утро. Торби не удивился: теперь все действия папы предсказать было еще труднее, чем раньше. Он съел завтрак, взял чашку и занял свое место на Площади. Дела шли плохо — папа был прав; для своей профессии Торби теперь выглядел слишком здоровым и сытым. Может, ему стоит подучиться вывертывать суставы, как Гранни Змея. Или прикупить контактные линзы с нанесенной на них катарактой.

К полудню в порту вне расписания приземлился грузовой корабль. Приступив к обычным расспросам, Торби выяснил, что это был Свободный Торговец «Сису», порт приписки Нью-Финляндия на Шиве-III.

Как обычно, это были те минимальные сведения, которые он должен был сообщить папе, увидевшись с ним. Но Капитан Крауса с «Сису» был одним из тех пятерых, которым Торби должен был когда-нибудь, если это понадобиться, передать послание.

Это беспокоило Торби. Он знал, что не может встретиться с Капитаном Крауса — пака папа жив и здоров, эта возможность представала лишь в отдаленном будущем. Но может быть, папа торопится узнать, что «Сису» совершила посадку. Рейсовые грузовики приходят и уходят, и никто не знает, когда это случится, потому что порой они проводят в порту всего несколько часов.

Торби сказал про себя, что должен быть дома через пять минут — и папа, возможно, поблагодарит его. В худшем случае, он его обругает за то, что ушел с Площади, но, черт возьми, из сплетен он почерпнет все, что упустил.

Торби ушел.

Руины старого амфитеатра простирались до одной трети периферии нового. Дюжина дыр вела в лабиринт, который образовался из старых загонов для рабов; и от этих входов внутрь вело бессчетное количество путей в ту часть, которую Баслим избрал себе под жилье. Каждый раз и он, и Торби прокладывали себе путь по-новому и старались, чтобы никто не видел, как они входят или выходят.