Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Нет, напротив, — сказал Андрей.

— Не надо лжи, — сказала Маргарита. — Я чувствую мужчин. Я видела, как вы на нее смотрели. Потерпите и получите свое.

— Ничего подобного!

Человек более всего возражает, когда слышит о себе правду.

— Я вас скоро отпущу, но выполните одну мою просьбу.

— Пожалуйста.

— Посидите здесь со мной хотя бы десять минут и постарайтесь не думать о том, что ваш друг сейчас целуется в темной аллее с простушкой Лидочкой.

Маргарита связала платочек в узел и теперь дергала за концы, затягивая его все туже.

Андрей старался побороть в себе желание кинуться туда, в эти самые темные аллеи, чтобы разлучить Колю и Лиду. Простушка? Какое гадкое слово!

— Это все — кафешантан! — продолжала между тем Маргарита. — Я знаю этому цену!

Платок разорвался — отлетела кружевная кайма.

— Я вас не понимаю!

— В отличие от вас я знаю жизнь, — отрезала Маргарита. — У меня немало недостатков, но глупость к ним не относится. И я не терплю пошлости!

— Сколько вам лет? — не выдержав, спросил Андрей.

— Не важно. Может быть, мы с вами ровесники, но женщина всегда старше мужчины.

Маргарита смотрела в море. Стало совсем темно, и огоньки на море — верно, на рыбачьих лодках, а может, отражения звезд — были редки и неярки. Звук ресторанного оркестра долетал лишь ровным буханьем барабана.

— Лидочка — чудесное существо, — сказала вдруг Маргарита. — Добрая и в то же время эгоистическая, бескорыстная и избалованная, легкомысленная и расчетливая — она кажется себе такой, какой ее представляют влюбленные мужчины. Ей суждено страдать.

— Вы рассуждаете, словно ревнуете, — сказал Андрей.

— Скорее жалею. Ваш друг — настоящий мужчина. Завоеватель. Гунн. Если моя крепость ему не сдалась, он кинулся к другой, слабенькой.

— Коля — обыкновенный человек… Нет, я не хотел сказать — обыкновенный. Он очень способный. Он окончил гимназию с медалью.

— Еще бы, — сказала Маргарита не без злорадства, — с такими родственниками можно было бы учиться и в Александровском лицее.

— С какими родственниками?

— Вы же его друг — вам лучше знать, что его дядя барон фон Беккер один из самых богатых промышленников в Риге.

— Дядя? В Риге?

Андрей осекся. Еще мгновение, и он предаст друга. Конечно же, Коля, который так стесняется своей бедности, придумал для них красивую историю о богатом дяде и даже эту приставку — фон! Нет, он не будет раскрывать глаза Маргарите, но Ахмету он завтра же расскажет… фон Беккер! Надо же!

— Он лгал? — спросила проницательная Маргарита.

— Может быть, и есть дядя, — сказал Андрей, стараясь говорить естественно. — Я не знаю.

— Вы покрываете его.

— А какая разница? — сказал Андрей. — Неужели вы судите о человеке по его родственникам?

— Как вы наивны! — ответила Маргарита. — Я презираю титулы! Я жду восстания, которое сметет эту жалкую мишуру!

— Тогда я вам скажу, что у меня нет никакого богатого дяди в Риге. И вообще у меня никого нет, кроме моей тети, которая трудится на ниве филантропии, за что получает небольшое жалованье. И мне не на кого надеяться…

«Зачем я это говорю? — подумал Андрей. — Ведь это тоже ложь!» Сегодня днем он вместе с отчимом ползал по его кабинету и рассматривал коробочки с драгоценностями.

— Жаль, что вы бедный, — прервала филиппику Андрея Маргарита. — Иначе бы мы с вами каждый вечер пили шампанское на набережной. — Она аффектированно рассмеялась.

— Пойдемте, — сказал Андрей. — Я провожу вас. Уже поздно, и ваши родные будут беспокоиться.

— Простите, если я вас обидела. Это все мой вредный язык. Некрасивой девушке приходится быть умной.

Они шли на расстоянии шага друг от друга, Андрей стал насвистывать. Тетя всегда говорила, что свист — признак дурного воспитания. И Андрею хотелось, чтобы Маргарита убедилась в том, что он плохо воспитан. Как все пошло получилось! Весь мир построен на лжи и лицемерии, и за рождественской открыткой скрывается мушка, которая норовит попасть в сети богатенького паука…

Извозчики стояли у входа в «Ореанду». С моря потянуло подвальной сыростью, поднимался ветер и гнал перед собой волны — они бились в набережную, с каждой минутой все сильнее. Звезды заволокло мглой.

Маргарита остановилась, повернулась к Андрею. Глаза ее в полумраке были огромны и бездонны.

— Спасибо за чудесный вечер, — церемонно сказала она. Протянула ему руку, высоко, для поцелуя.

Андрей поцеловал руку.

— Я вас довезу, — сказал он.

— Прощайте, у меня есть полтинник, — сказала Маргарита.

Она легко вскочила в пролетку. Извозчик крикнул лошади по-татарски, и та легко взяла с места.

Андрей смотрел вслед Маргарите. Она не обернулась.

Настроение было испорчено окончательно. Андрей пошел было к морю, чтобы посмотреть на прибой, но тут увидел под светом далекого фонаря, что из парка идут под руку Беккер и Лида. Они были еще далеко и не могли его увидеть, тем более что были погружены в разговор. Но Андрея охватил страх, что они его заметят. Он подбежал к свободному извозчику, вскочил в пролетку и сказал адрес.

Последний рубль Андрей разменял, расплатившись с извозчиком. Извозчик ворчал, увидев, что ему придется пятиться под горку: площадка перед домом Сергея Серафимовича была занята. Там стояли три экипажа и длинное черное авто, которое Андрей видел на набережной.

«Ого, какие гости у дяди! — подумал он. — Жаль, что Коля Беккер не знал, а то бы бросил свою рождественскую Лидочку и примчался сюда». Может быть, Андрей был в тот момент несправедлив к другу, но обида и разочарование все еще владели им.

Не только дом был освещен — вдоль аллеи, что вела от ворот, горели гирляндой лампочки. Веранда второго этажа была пуста — значит, гости внизу, где в склоне вырублена широкая терраса, с которой открывается вид на бухту.

— Андрей, — послышалось из темноты. — Андрюша, друг мой!

— Ахмет? Ты что здесь делаешь?

Ахмет стоял возле забора, глядя внутрь сквозь живую изгородь.

В темноте голубым сверкнули его зубы.

— Я подглядываю, ваше превосходительство, — сказал он. — И заслуживаю самой суровой кары.

— В самом деле, скажи!

— Ты что, забыл, кто я? Я извозчик, татарский извозчик, которого, как ты знаешь, наняли высокие господа, потому что их собственный красивый, выписанный из Парижа экипаж приказал долго жить по причине неаккуратности привезенного из Петербурга пьяницы-кучера, каковой лежит в больнице со сломанной ногой.