Дальней дороги - Владимир Дмитриевич Михайлов
По посадочному полю Волгин почти бежал: летать здесь, по соображениям безопасности, запрещалось. Затем он перешел на шаг и шел все медленнее, спотыкаясь и разводя руками, и бессознательно растерянно улыбаясь. Он увидел ее.
Елена стояла спиной к Волгину, разговаривая с человеком, которого заслоняла собой от напряженного волгинского взгляда. Вот она улыбнулась — как показалось Волгину, нежно; сделала резкий жест — сумка в ее руке описала замысловатую траекторию… Пора остановиться, подумал Волгин, иначе она меня заметит, если обернется, узнает. Пора, пора остановиться!.. Он сделал шаг вперед, потом еще шаг, потому что с каждым шагом все лучше можно было разглядеть ее, а ведь для этого он и летел, правда ведь? Она улыбается этому. Впрочем, откуда ты знаешь, она ведь стоит спиной к тебе? Все равно, знаю: она всегда так откидывает голову, когда улыбается. Я же не вижу вообще ее лица и все равно знаю, что это — она. Кажется, я и правда схожу с ума, не надо было лететь, посидел бы, пострадал в своем кабинете, светило… Нет, пора бежать, пока она не заметила.
Он отвернулся и стал глядеть на легкий треугольник вокзала; вдруг, словно увидев кого-то, решительно двинулся туда. Почему туда, опять-таки он не знал. Но время было уже упущено, потому что Елена повернулась и увидела его, и узнала его сразу.
— Волгин! — негромко окликнула Елена, уверенная, по-видимому, что он услышит, — и он действительно услышал. Вздрогнув и краснея, он повернул голову к ней и медленно поднял глаза. Человек, которого Волгин так и не успел разглядеть, исчез. Это было странно, потому что все остальное, что находилось поблизости, обрело странную неподвижность. Или время потекло так медленно? Но вот чья-то странная кургузая машина отъехала от вокзала, на ходу расправляя для взлета короткие крылья, и, словно разбуженный ею, мир снова двинулся по течению времени. Елена стояла одна и смотрела на Волгина.
Прошли годы; он понял это, глядя на ее лицо и замечая все. Прошли без него, как будто он жил в какой-то другой эпохе. Вдали от него появились эти, едва заметные, правда, морщины на лбу и у глаз. Не он целовал этот рот, когда в углах его возникали невеселые складочки… Но сколько бы лет ни прошло, для него ничего не изменилось: пусть такой, пусть какой угодно — только бы была у него возможность видеть ее. Видеть хотя бы!
Волгин медленно опустил взгляд до туфель. Это было болезненно, но лишь снова поднимая глаза, он понял, в чем дело, и почувствовал, что ему нечем дышать. Со спины было трудно заметить это, потому что Елена была в плаще. Нет, подумал он, не то, она просто не следила за собой… И сам же опроверг: глупости. Дело не в пренебрежении гимнастикой. Ты — взрослый человек и понимаешь, в чем тут дело. Уже месяцев пять…
Он подошел к ней неторопливо; так могло показаться, на самом деле ноги просто отказывались идти.
— Смотри-ка, — сказал он, — ты в наши края попала! Здравствуй, здравствуй… А я тут встречал кое-кого — он, я вижу, не приехал. Ты не видела? Такой… среднего роста, в шляпе… — Импровизация не удалась Волгину, и он махнул рукой. — Ну да ладно, зато вот тебя повидал. Хотя — что же это я тебя задерживаю, ты ведь, верно, не ко мне прилетела, да и вряд ли одна. Как бы он не приревновал тебя к старым приятелям: мужья — народ ревнивый!
Волгин говорил это, думая, что шутит, и еще думая, что если бы он сам был когда-нибудь хоть чьим-то мужем, а он мог бы быть лишь ее мужем, Елены, и ничьим больше, но она порвала все решительно и окончательно, он обязательно ревновал бы ее, хотя эмоция эта давно уже почиталась умершей от естественных причин. Он и сейчас ревновал, не имея на то никакого права, кроме того, которое дает память.
— Ну, так как она, жизнь? — продолжал он вслух, и даже заскрипел зубами: эх, сколько ненужных слов он говорит! — Лена, послушай! — вдруг перебил он сам себя. — Раз уж мы встретились, то я хочу сказать: если бы…
Он умолк; Елена поняла его смущение по-своему — или предпочла понять по-своему, чтобы не догадываться о том, что он хотел сказать.
— Да, как видишь, — отозвалась она спокойно. — В скором времени буду принимать поздравления. Что же: время ведь идет…
«И уходят надежды», — промолчала она, но он услышал и это. Да, для нее все это значит очень много. Это значит — совсем уже не осталось никаких надежда на осуществление того, о чем она мечтала с юности, — никаких надежд, раз приходится искать и находить другие. Что же, она нашла.
— Что касается остального, — продолжала Елена после краткой паузы, — то я здесь одна, и вообще тоже. Иначе не хочу, — торопливо добавила она, боясь, что Волгин может понять последние слова, как замаскированное разрешение говорить о том, что некогда было и что могло быть. — Ты ведь знаешь мой характер.
Волгин кивнул; он знал.
— А… я с ним знаком?
— Нет, — сказала Елена. — А разве это важно?
— Да нет… Просто — ты тут стояла с одним… показалось, что знакомая фигура.
Елена слегка улыбнулась.
— Это был не он.
— Так что привело тебя сюда?
— В общем, ничто, — сказала она. — Может быть, любопытство. Или еще что-нибудь. Не могу засиживаться на одном месте.
— Где остановишься?
— Еще не знаю, — рассеянно сказала она. — Сейчас поеду.
— Куда?
— Что-нибудь найду, наверное. Здесь ведь есть гостиница?
— Конечно.
— Ну да, он мне говорил.
— Кто?
Елена взглянула на него с таким видом, словно просила извинения за какую-то бестактность.
— Ну, все равно.
— Вижу, — сказал он, — тебе не очень весело. А?
— Может быть, — согласилась она. — Ты сам понимаешь. Но будущее кажется более привлекательным.
Ну конечно, подумал он. Когда окончательно теряешь надежду, тем более — главную, весело быть не может. Это понятно. Это знакомо. А что касается будущего…
Мысль его не успела получить завершения, потому что в этот миг некто вышел из вокзала, увидел Волгина и неторопливо направился прямо к нему. Он приближался, изящно помахивая левой рукой, и только шляпы не было в ней, широкополой шляпы с волочащимся по земле плюмажем. Наконец Витька приблизился и сделал поклон по всем правилам.
— Вы здесь, оказывается, — сказал он.
