Фредерик Пол - Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы

Он не успел повернуться.

Его запястье онемело, ложка в руке закачалась; мокрые крекеры упали на пол. Он совершил ошибку, попытавшись отодвинуть колено, — достаточно плохо быть просто старым, он не хотел быть еще и грязным — и сделал это слишком быстро.

Кресло стояло на самом краю небольшого возвышения. Он почувствовал, что опрокидывается.

«Девяносто шесть лет — это слишком много для того, чтобы удариться головой, — подумал он, — если со мной сейчас произойдет именно это, то с тем же успехом можно было бы съесть кусочек той креветки…» Но он не разбился.

Он лишь потерял сознание. И ненадолго, поскольку, когда он начал приходить в себя, его еще несли в гардеробную за сценой.

Когда-то давным-давно Норман Маршан всю свою жизнь посвятил надежде.

Он был богат, умен, женат на красивой, любящей его девушке, — и он вложил все, что имел, в Институт Колонизации Внесистемных Планет. Он потратил на это несколько миллионов долларов.

Это было все состояние, которое оставил ему отец, и этого было далеко недостаточно, чтобы начать дело. Это был лишь катализатор. Он использовал свои деньги, чтобы нанять рекламных агентов, держателей ценных бумаг, консультантов по инвестициям и менеджеров. Он потратил деньги на документальные фильмы и телевизионную рекламу. С их помощью он финансировал коктейли для сенаторов США и призы для общенациональных соревнований учеников шестого класса — и он добился того, чего хотел.

Он добился денег. Очень больших денег.

Он собрал все деньги, которые ему удалось выпросить и извлечь из мировых карманов, и вложил их в финансирование строительства двадцати шести больших кораблей, каждый размером с дюжину океанских лайнеров, и отправил их в космос, как фермер, разбрасывающий пшеницу по ветру.

«Я пытался… — прошептал он, возвращаясь из самой глубокой тьмы, какую только видел. — Я хотел увидеть, как человек протягивает руку и касается нового дома… и я хотел быть одним из тех, кто поведет его туда…»

Он услышал чьи-то слова:

— …он знает об этом, верно? Но мы пытались сохранить это в тайне…

Кто-то еще посоветовал первому заткнуться. Маршан открыл глаза.

Рядом с мрачным видом стоял Черни. Он увидел, что Маршан пришел в себя.

— Все в порядке, — сказал он, и Маршан знал, что это правда, поскольку Черни сердито смотрел на него. Если бы новости были плохими, он бы улыбался. — Нет, нет! — крикнул Черни, схватив его за плечо. — Вы останетесь здесь. Вам нужно домой, в постель.

— Но ты же сказал, что все в порядке.

— Я имел в виду, что вы еще дышите. Вам нельзя двигаться, Норм.

Маршан запротестовал:

— Но банкет… я должен быть там…

Эйза Черни заботился о Маршане в течение тридцати лет. Они вместе ездили на рыбалку, и один или два раза вместе напились. Черни ни за что не даст себя уговорить. Он лишь покачал головой.

Маршан тяжело откинулся на спинку. Позади Черни на краю кресла молча сидел на корточках шимпанзе. «Он беспокоится, — подумал Маршан. — Беспокоится, потому что это он виноват в том, что случилось со мной». Эта мысль придала ему достаточно сил, чтобы сказать:

— Глупо с моей стороны было так упасть, мистер… простите?

Черни представил его:

— Это Дюан Фергюссон, Норман. Он работал на Копернике вне штата. Смитованный. Он присутствует на банкете в костюме, как обычно.

Шимпанзе кивнул, но ничего не сказал. Он смотрел на красноречивого оратора, Дана Флери, который казался чем-то расстроенным.

— Где эта скорая помощь? — вопросил Черни с тем нетерпением, с каким доктор обращается к молодым врачам, и футболист в форме посыльного молча помчался выяснять это.

Шимпанзе издал лающий звук, прочищая горло.

— Хчдо, — сказал он примерно так: немецкий звук «ich» и за ним слово «что», — хчдо та-кое звергзвед, миддер Влери?

Дан Флери повернулся и тупо посмотрел на шимпанзе. «Нет», — внезапно подумал Маршан так, как будто он не знает, о чем говорит шимпанзе. Так, как будто он не собирается отвечать.

— Что такое этот «звергзвед», Дан? — прохрипел Маршан.

— Посмотрите на меня. Послушайте, мистер Фергюссон, пожалуй, нам лучше уйти.

— Хчдо? — грубый лающий голос с усилием преодолел особенности обезьяньего тела, которому он принадлежал, и стал ближе к звукам, которые должен был означать. — Что вы ибеете… имеете в виду?

«Какой невежливый молодой человек», — раздраженно подумал Маршан. Шимпанзе начал утомлять его.

Но что-то было в этом настойчивом вопросе…

Маршан вздрогнул, и на какое-то мгновение ему показалось, что его сейчас вырвет. Ощущение прошло, оставив легкую слабость. Не может быть, чтобы он что-то себе сломал, подумал он. Черни не стал бы этого скрывать. Но он чувствовал себя именно так.

Он потерял интерес к разумному шимпанзе, даже не повернул голову, в то время как Флери поспешно выпроваживал того из комнаты, вполголоса издавая какие-то приглушенные звуки, напоминавшие стрекотание сверчка.

Если человек хотел покинуть свое дарованное Богом человеческое тело и поместить свой разум, мысли и — да, и душу — в тело человекообразной обезьяны, это не давало ему права на какое-то особое уважение со стороны Нормана Маршана.

Конечно нет! Маршан повторял знакомый аргумент, пока ждал «скорую помощь». Люди, добровольно отправлявшиеся в межзвездные полеты, для осуществления которых он столько сделал, знали, на что они идут. Пока какой-нибудь выдающийся супер-Бэтмен не изобретет мифический сверхсветовой двигатель, всегда будет так. При возможных скоростях — меньше чем скорость света, проползающего 186 000 миль в час, — требовались десятилетия, чтобы достичь почти любой из известных планет, заслуживающих интереса.

Процедура Смита позволяла этим людям использовать их разум, чтобы управлять телами шимпанзе — легко размножающихся, крайне недорогих, — пока их собственные тела покоились в глубоком холоде в течение долгих лет межзвездного полета.

Естественно, это были смелые люди. Они заслуживали определенного уважения.

Но и он этого заслуживал, и не слишком уважительно болтать про какой-то «звергзвед», что бы это ни было, в то время как человек, который сделал их путешествие возможным, получил серьезную травму…

Если только…

Маршан снова открыл глаза.

«Звергзвед». Если только «звергзвед» не было самым близким приближением того, что могли произнести голосовые связки шимпанзе, к… к…

… если только то, о чем они говорили, пока он был без сознания, не было той абсолютно невозможной, безнадежной и фантастической мечтой, которую он, Маршан, оставил, когда начал организовывать кампанию по колонизации.