Сергей Палий - Изнанка

– Нас не тронули и ладно, – сердито отозвался Валера, разматывая проволоку и разминая голеностопный сустав. – Почему у меня пропали способности сшиза?

– А может, их и быть не должно в изнанке, – предположил профессор.

– Нет, дело не в этом. Скорее, их действительно эти уродцы... м-э-э... экранируют, что ли.

Альберт Агабекович лишь кособоко пожал плечами.

– Эй, лакмус, долго нам еще топать?

Рысцов не сразу понял, что Павел Сергеевич обращается к нему.

– Валер, я тебя спрашиваю. Ты же у нас вроде как индикатор, чувствующий этого мужика в оранжевой тужурке.

– Да откуда я знаю, – насупился Рысцов. – Если меня один раз около прохода заклинило, то это еще ничего не значит. Может, его вообще здесь нет. В какой-нибудь другой изнанке сидит, их же тысячи... Или вовсе нет никакого Всеволода... Приглючилось мне, и баста.

– Тогда я тебя буду медленно топить в мазутных реках с кевларовыми берегами, – мрачно пообещал Андрон.

Таусонский усмехнулся и поднял голову, взглянув на лиловое зарево:

– Вам не кажется, так-сяк, что это сияние стало ярче?

– Так и есть, – отозвался Аракелян, тоже задирая голову. – Мы же идем в ту сторону, откуда оно исходит. Ума не приложу, что там, за горизонтом.

– Как думаете, сколько уже протопали? – спросил Валера, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Километров двенадцать-тринадцать, – ответил подполковник, размазывая грязный пот по широкой груди. – Если бы по нормальной дороге шли, уже бы двадцатку осилили, наверное. Блин, Жорик там некормленый...

– Вам не кажется, други любезные, что мы ищем какого-то полумифического мужика хрен знает где? Так, чисто по наитию, – хмуро вздохнул Петровский.

– Есть варианты? – огрызнулся Рысцов.

– Мотался бы я тут, если б были...

– Пойдемте! Хватит трендеть, так-сяк, – по-военному скомандовал Павел Сергеевич.

И снова потянулись груды металлолома по сторонам, зашуршали неиспользованные прямоугольнички билетов под ногами, и сердце забилось немного по-другому, отсчитывая шаги.

След в след.

Удар в удар.

Сквозь уже привычное монотонное гудение неожиданно пробился какой-то новый звук.

– Что это? – вздрогнул Аракелян.

Все остановились, согнулись, уперев ладони в колени от усталости, и прислушались. Далеко-далеко, там, откуда они пришли, действительно что-то происходило. Словно пошел дождь. Сначала раздалось несколько отдельных хлопков, будто гигантские капли шлепались о рубероид на крыше, а через полминуты аритмичное потрескивание слилось в дробные аплодисменты летнего ливня.

– Мало ли всякой чертовщины в изнанке, – махнул рукой подполковник. – Помните, к примеру, ту конструкцию из шпал? Конченый психопат и тот не сумел бы сбацать такой архитектурный ансамбль, так-сяк. А?

– Не нравится мне это, – сказал профессор, трогая кадык. – Пойдемте.

Все глубоко вздохнули и снова тронулись в путь, освещенные сверху призрачно-сиреневым заревом, интенсивность которого за последний час возросла минимум вдвое. Жара становилась невыносимой.

Рысцов поправил повязки на руках и часто поморгал – от неуютного почти кварцевого света глаза дико уставали. Он вспомнил, как они минут сорок назад наткнулись на странное сооружение из новеньких, приятно пахнущих креозотом шпал. Постройка, если это можно так назвать, была диковинная и нерациональная. Множество шпал были сложены друг на друга, образуя как бы стены дома – квадрат со стороной метров десять. Но лежали они не внахлест, как, предположим, кирпичная кладка, а ровненько друг на дружке, и не были ничем скреплены. Соответственно, конструкция получалась крайне неустойчивая и разваливалась уже на пятиметровой высоте. Так строят дети, которые не догадываются по незнанию, что для прочности нужно класть кубики не точно один на другой, а немного в сторону, захватывая соседний... Мало того, вокруг причудливых полуразрушенных руин валялось очень много шпал, словно кто-то очень, очень упорно пытался возвести эти стены, а когда верхние падали – приносил новые и опять старательно складывал одну на другую.

Звуки «ливня» так и доносились сзади, небо так и горело эфемерным оком сверху, билеты так и липли к подошвам... Часов пять прошло с тех пор, как они пошли в сторону сияния...

Шаг за шагом. След в след. Без гарантий. Каждый за какую-то свою – маленькую или большую – правду.

Рысцов был в курсе, почему идет Андрон... Разбитые инвалидной коляской витражи.

Он догадывался, зачем это нужно Альберту Агабековичу... Трансцендентная кривая, уравнение которой в декартовых координатах не является алгебраическим.

Предполагал, отчего так настойчив подполковник... Атавизм долга. Быть может, даже чести.

Валера не знал лишь одного – что сам он ищет в этих запутанных снах? Какой ответ нужен ему? Какой вообще может быть ответ, если не поставлен вопрос? Трудно сказать, доросли мы до ответов или нет. Нам бы научиться для начала правильно спрашивать... Несколько лет успешной работы на С-канале, неплохая карьера, финансовый достаток, отзывчивые люди вокруг, смышленый сын... А потом – падение в раззявленную пасть эса. Долгое, сопровождаемое истошными воплями, абсолютно нетеатральное. Что же произошло? Рассыпалась неустойчивая конструкция из приятно пахнущих шпал? Где-то была пересечена невидимая граница между дозволенным и пока еще запрещенным и процесс вышел из-под контроля?.. Черт подери! Из-под какого, к едрене фене, контроля? Из-под чьего контроля?

Как дети – достаем кубики из красивой коробки, укладываем один на другой. Они падают. А мы достаем новые и опять ставим друг на друга с завидным упрямством и терпением – у нас же их полно.

Целый мир кубиков.

И все же, что он – Рысцов – ищет среди этих то и дело сбивающих с толку тропинок сна, по которым можно плутать целую вечность? Может, дорогу обратно?..

Неожиданно идущий первым Таусонский резко остановился, и все остальные еле успели затормозить, чтобы не вписаться в его могучую голую спину. Валера даже почуял, как душещипательно пахнет ложбинка между лопатками гэбиста. Убийственное амбре: смесь пота, гари и мазута.

– Ну? – недовольно сморщился Андрон.

– Там что-то виднеется, – осторожно отступая в сторону, произнес подполковник. – Смотрите. Нет, так-сяк, не туда... Левее, дрожит что-то между этими двумя холмами.

Все пригляделись, щурясь от назойливого фиолетового света. Какие-то сумбурные переплетения образовывали огромные темные кучи, неровные края которых будто бы шевелились.

– Это не холмы, – сказал Аракелян, и сердце у Рысцова единовременно осеклось, забыв сократиться.

– Изнанники, – страшным голосом прошептал Петровский, трогая набрякшую дулю под глазом.