Ричард Морган - Сломанные ангелы

Пара дней.

Счастье, если через два дня я буду еще жив. Перед глазами появился доктор с орбитальной платформы. За каким хреном… Абсурдная ситуация нашла свой выход в непроизвольной и неизвестно на кого направленной улыбке.

– Гм… спасибо. Не стоит замедлять заживление, ну зачем это…

Медик едва заметно улыбнулся, быстро переведя взгляд на то место, которое обрабатывал. Сократившись, мягкий "гипс" плотно охватил бицепс и предплечье. По руке распространилось теплое ощущение.

– Вы, часом, не из бригады анатоматора? – спросил я. Медик затравленно посмотрел на меня.

– Нет. Это по части сканирования, я такими делами не занимаюсь.

– Мартин, мы закончили, – неожиданно резко произнесла женщина. – Время.

– Да-а.

Медик собирался нехотя, медленно сворачивая свою укладку. Я смотрел, как в ней исчезают хирургические инструменты и перевязочный материал в разноцветных пачках.

– Эй, Мартин. – Я кивнул в сторону его укладки. – Оставь-ка мне чуток этих пилюль. Знаешь ли, я собирался поспать.

– Э-эм…

Женщина прокашлялась.

– Мартин, только не…

– Ой, заткнись, пожалуйста.

Повернувшись к женщине, Мартин напустился на нее с очевидной злобой. В этот момент мне в голову стукнул инстинкт Посланника. Действуя за спиной медика, я легко дотянулся до его укладки.

– Ты мне не начальник, Зейнеб. Я даю то, что считаю нужным дать, и…

– Не беспокойтесь, – спокойно заметил я. – В любом случае пилюли мои.

Оба медика уставились на меня. Подбросив на ладони упаковку с эндорфинными марками для наклеивания на кожу, я засмеялся.

– Не беспокойтесь, я не поставлю все сразу.

– Может, и поставите, сэр, – усомнилась женщина.

– Зейнеб, я же просил заткнуться! – Мартин шустро забросил укладку за спину.

– Гм… они действуют очень быстро. Не более трех за один прием. Это позволит остаться в сознании, что бы вы ни удума… – Он нервно сглотнул. – Что бы ни происходило.

– Спасибо, Мартин.

Собрав остальное имущество, медики удалились. Остановившись у полога, Зейнеб взглянула в мою сторону и скривила губы. Что она сказала, я не расслышал, но видел, как Мартин погрозил ей кулаком. Потом оба исчезли. Проводив их взглядом, я уставился на марки, приклеенные к зафиксированной руке.

– Что, решение проблемы? – Вордени задала вопрос холодным, тихим голосом. – Уколоться и забыться.

– Есть идея получше? – Она отвернулась. Я продолжил: – Спустись со своей долбаной башни и наслаждайся собственным пониманием справедливости.

– Мы могли бы…

– Мы могли бы что? Мы сидим под ингибиторами, и жить нам осталось дня два. До момента, когда наступит гибель клеток. Не знаю, что чувствуешь ты, а у меня дико болит рука. Наконец, кругом все напичкано электроникой, записывающей и звук, и изображение. Рискну предположить: Карера имеет прямой доступ к любому куполу. Если нужно.

В ту же секунду паук, сидевший на шее, слегка зашевелился, и я почувствовал, что гнев – не лучшая сторона усталости. Пришлось успокоить расшалившиеся нервы.

– Таня, я сделал все, что мог. Проведем завтрашний день, слушая крик умирающего Сутъяди. Займись, чем хочешь. А мне лучше проспать это время.

Высказавшись, я почувствовал облегчение. Словно бросил в археолога шрапнелью, вынутой из собственных ран. Но где-то в глубине еще помнил, как передо мной сидел на стуле полуживой комендант лагеря с единственным, тускло мерцавшим из-под века глазом.

Будто вновь слышал его слова:

Случись прилечь, я точно не встану. Так что приходится спать на стуле. Неудобно, зато просыпаюсь вовремя. Периодически.

Вдруг подумал: что за дискомфорт нужен в моем положении? Привязаться бы к какому стулу.

Где-то есть выход с этого гребаного пляжа.

Внезапно я удивился: почему в раненой руке что-то зажато?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Едва рассвело, Сутъяди начал кричать.

Сначала с возмущением и яростью – в первые несколько секунд.

В тот момент его крик казался вполне человеческой реакцией. Что закончилось очень скоро. Меньше чем через минуту голос лишился всего человеческого, показав белые как сахар кости животной агонии.

С каждым проходом ножа крик громко раздавался над пляжем, в центре которого стоял разделочный стол. Казалось, воздух становился все гуще, словно в нем висело охватившее зрителей возбуждение.

Проснувшись еще до рассвета, мы долго готовились к началу спектакля. Но крик застал врасплох, ударив словно взрывная волна. Сквозь каждого из нас прошел видимый невооруженным глазом нарастающий фронт, и все разом сели на кроватях, словно не пытались заснуть вовсе. Крик пришел за каждым из нас, взяв за то самое, что ни на есть интимное место.

Не давая дышать, крик наложил на мое лицо липкие руки. Он с силой стиснул грудь, заставил волосы на затылке зашевелиться от ужаса. Зайдясь в конвульсии, начал дергаться один глаз.

На загривке пошевелился заинтересовавшийся чем-то ингибитор, пробуя мои нервы на ощупь.

Локализуем и успокоимся.

Вслед за криком пришел другой звук, вполне узнаваемый. Низкий гул, исходящий из зала. Люди "Клина".

Сидя на койке со скрещенными ногами, я разжал кулак. На стеганое одеяло упали марки с болеутоляющим.

Перед глазами что-то замелькало.

Я видел мертвых марсиан. Так четко, словно какой-то дисплей проецировал изображение прямо на сетчатку.

Этот стул, он…

…не дает мне заснуть.

Кружатся пятна света и тени…

…это погребальная песнь по чужой скорби…

Я чувствовал…

…я видел лица марсиан, выражавшие алмазно-головокружительное ощущение боли, вовсе не мертвые…

…а огромные, нечеловечески выразительные глаза с застывшим в них…

Вздрогнув, я отбросил наваждение прочь.

Нечеловеческий крик накатился снова. Он прошел вдоль по натянутым нервам, въедаясь в самом деле до мозга костей. Вордени спрятала лицо в ладонях.

Я не должен чувствовать себя так, – утверждала часть моего сознания. Не в первый раз приходится…

Нечеловеческие глаза. Нечеловеческие крики.

Вонгсават начала рыдать.

Я ощутил, как это чувство нарастает во мне, увлекая по спирали куда-то вслед за ушедшими марсианами. Ингибитор снова напрягся.

Нет, только не это.

Как только понадобилось, тренированное подсознание методично и холодно отсекло человеческую эмоцию. Я встретил это с радостью, словно любовник с созданного Вордени виртуального пляжа. По-моему, даже улыбался.

А в стороне от нас, мыча на разделочном столе, умолял о милосердии Сутъяди. Слова выходили из его рта изувеченными, словно их рвали плоскогубцами.