Пол Андерсон - Рассказы. Часть 1

— Ну… э… а с кем-нибудь такое случалось?

— Да. Никаких постоянных психических нарушений, но кое-кто в момент возвращения находился в состоянии стресса, и требовалось время, чтобы они успокоились. Другие докладывали, что не заметили ничего неприятного для себя лично, но тем не менее несколько дней пребывали в состоянии глубокой депрессии. И все без исключения в лучшем случае не сразу приспосабливались к привычной обстановке. Так что в первое время после возвращения вам вряд ли удастся вернуться к работе, мистер Арманд.

— Меня предупреждали, и я обо всем договорился, сэр, — ответил я, устремив взгляд в бокал с вином.

— Через неделю все должно прийти в норму. Хотя, как вы понимаете, я не могу ничего гарантировать.

— Конечно.

— Ну и прекрасно, — Ренни улыбнулся и откинулся в кресле. — Давайте познакомимся поближе. Я знаю о вас очень мало, если не считать того, что ваш психопрофиль идеально подходит для наших экспериментов. Вы по происхождению француз?

— Да, — я кивнул. — Долина реки Дордонь. Мои родители жили там, а я родился здесь, потому что отец тогда находился на дипломатической работе. Я люблю Францию, но предпочел стать американцем.

— Ну, совсем не обязательно, что вы окажетесь именно в том районе. Европейские нации так перемешались. Я собираюсь послать вас в более далекое прошлое, чем в ранее проведенных экспериментах.

Он отхлебнул глоток вина.

— Вы хорошо знакомы с теорией временного психоперемещения?

— Лишь по статьям в научно-популярных журналах, — признался я. — Значит, так… Моя жизненная линия тянется через наш пространственно-временной континуум дальше, чем день моего рождения. В точке моего появления на свет она соединяется с линиями моих родителей, потом с линиями их родителей и так до первой живой клетки на Земле. Мозг, сознание — называйте это как угодно — не что иное, как функция жизненной линии индивидуума и развития мира. Вы, сэр, нашли, что при определенных условиях сознание может переместиться в другую часть жизненной линии, как бы прыгнуть назад. Теоретики еще спорят об этом, а теологи утверждают, что вы подтвердили существование души.

— Неплохо, — хмыкнул Ренни. — А ваше личное мнение?

— Моя подготовка не позволяет мне иметь собственное мнение. Что вы можете сказать по этому поводу, сэр? В своих публичных выступлениях вы постоянно подчеркиваете, что пока располагаете недостаточной информацией. Но, как первопроходец…

Мой голос дрогнул.

— Пожалуйста, не надо, — Ренни, должно быть, почувствовал, какое впечатление произвело на меня его открытие. — Я не сделал ничего особенного. Лишь систематизировал работы моих предшественников, начиная с Данна и Райна. Я в неоплатном долгу перед Митчеллом и его коллегами. По правде говоря, я только связал их достижения с новыми идеями в психологии и космологии и использовал современное лабораторное оборудование для проверки их гипотез.

— Признаться, я удивлен, почему вы не пошлете меня в будущее?

— Сам не знаю, — ответил Ренни. — Я просто не могу… пока. В каждом из возможных способов имеются существенные недостатки…

Он перешел на сухой академический тон, видимо, в целях самозащиты.

— Итак, несмотря на прочитанные вами статьи, мистер Арманд, поговорим о нашем конкретном эксперименте. Ваше тело в течение нескольких часов будет находиться здесь, а сознание на те же несколько часов переместится в мозг вашего далекого предка и полностью сольется с его собственным сознанием. При возвращении вы вспомните все, что там происходило, как если бы вы и в самом деле были тем человеком. Только и всего.

Мое сердце забилось. Я почувствовал себя новым Фаустом.

— Давайте начнем поскорее.

Мы поднялись в лабораторию, которая некогда была спальней. Я снял пиджак и ботинки, расстегнул рубашку и лег на кушетку. Профессор дал мне таблетку транквилизатора, включил индукционное поле, и я провалился в ночь.

Меня зовут Аргнах-эскаладуан-торклук, что означает «Тот, кто держит лошадь на веревке». Но мое настоящее имя я храню в тайне от колдунов и духов ветра и никогда не произношу вслух. Когда на моем лице выросли первые волосы, я получил имя, которым теперь меня называют, потому что прятался у водопоя и, когда туда спустился табун лошадей, набросил веревку на шею одной из них и держал животное, пока не изловчился и не перерезал ему горло, а затем отнес мясо в пещеру. Это случилось во время моего Похода, когда мальчик впервые сам идет за добычей. Потом нас отводят в определенное место в темноте, где ревут духи ветра, отрезают первую фалангу на среднем пальце левой руки и оставляют им в жертву. Больше я ничего не могу говорить. После этого мы становимся мужчинами и можем брать себе жен.

Я уже и не помню, как давно это произошло. Мужчины времени не замечают. Но я еще в полном расцвете сил, хотя сегодня иду один и надежда на возвращение очень мала.

Я спускаюсь с холма, и снег заметает мои следы. Деревья, низкие и редкие, о чем-то говорят в порывах ревущего ветра. Вдали слышится рычание льва. Возможно, это тот лев, который сожрал Андутанналока-гаргута прошлой осенью, когда на землю падали мокрые листья. Я вздрогнул и нащупал на груди материнской талисман, так как мне не хотелось встречаться с духом Андутанналока, выглядывавшим из глаз льва.

Пурга стихала. В разрывах низко летевших облаков проглядывали звезды. Снег по-прежнему сердито бил мне в грудь, холодил складки меховой одежды. Во тьме почти ничего не было видно. Но я продвигался вперед, как всякий охотник, кожей чувствуя, что делается вокруг. Тяжелое кожаное одеяние и обувь должны были защищать меня от удара дротика. Однако у гоблинов руки сильнее, чем у людей. Любой из них может раскрутить камень так, что при ударе он разнесет мне голову. Тогда мое тело достанется волкам, и где найдет приют моя бедная душа? Ветер разнесет ее по лесам, к просторам северной тундры.

У меня было оружие: три костяных ножа у пояса, несколько дротиков в мешке за плечом, метательная палка в руке. Первый дротик — с наконечником из кости волка, чтобы кусать сильнее, и Ингмарак-шаман заговорил его. У остальных наконечники каменные. Мои свободные пальцы гладили материнский талисман. Но единственным спутником оставался ветер.

Я спускался в долину. Скоро, чтобы пройти, мне пришлось раздвигать кустарник руками. Уже доносился мерный рокот реки. Наша пещера осталась далеко позади, высоко в холмах.

Никто не запрещал мне идти за Эвави-унароа, моей белой колдуньей. Да разве они имели такое право? Но все отговаривали меня, и никто не вызвался помочь. Ингмарак тоже покачал лысой головой.