Дин Кунц - Ангелы-хранители

— Тогда у него есть преимущество. У нас есть самая настоящая надежда.

Нора встретилась глазами с Тревисом, но он быстро отвел взгляд и посмотрел вниз на ретривера. Вопрос, которого они так боялись, пришлось задавать ей:

— Доктор, он поправится, правда? Он не… он не умрет, ведь так?

Очевидно, Джеймс Кин знал, что его от природы хмурое лицо и потупленный взгляд не могут вселить надежду. Он тепло улыбнулся и заговорил мягким, но уверенным голосом; у него появились почти отеческие манеры, которые, может быть, и были искусственными, но казались искренними и помогали уравновешивать вечное уныние, которым наградил его Господь Бог.

Он подошел к Норе и положил руки ей на плечи:

— Дорогая, вы любите этого пса так, как если бы он был вашим сыном, да?

Она закусила губу и кивнула.

— Тогда вы должны верить. Верить в Бога, который, говорят, все видит, и доверять немного мне. Я довольно хорошо знаю свое дело и заслуживаю вашего доверия.

— Я верю, что вы хороший ветеринар, — ответила Нора.

Все еще сидя на корточках рядом с Эйнштейном, Тревис приглушенно спросил:

— Но шансы. Каковы шансы? Скажите нам прямо.

Отпустив Нору и повернувшись к Тревису, Кин сказал:

— Ну что же, выделения из глаз и носа не такие мутные, как могли бы быть. Далеко нет. На животе нет гнойников. Вы говорите, его рвало, но поноса не было?

— Нет. Только рвота, — сказал Тревис.

— Температура у него высокая, но не опасная. У него сильно текла слюна?

— Нет, — ответила Нора.

— Он не тряс головой и не делал такого жевательного движения, как если бы у него во рту был плохой привкус?

— Нет, — хором ответили Тревис и Нора.

— А вы не видели, он не бегал кругами, не падал без причины на землю? Не лежал на боку и не брыкался ногами, как будто бежит? Не бродил бесцельно по комнате, не натыкался на стены, не дергался, не было у него судорог или чего-нибудь еще в этом роде?

— Нет, нет, — сказал Тревис.

А Нора спросила:

— Боже мой, неужели все это бывает?

— Если болезнь перейдет во вторую стадию, да, — ответил Кин. — Тогда может быть затронут мозг. Возможны припадки вроде эпилептических. Энцефалит.

Тревис поднялся, неожиданно как-то странно накренившись. Шатаясь, он направился к Кину, затем, качнувшись, остановился. Лицо у него было бледное как полотно. В глазах застыл ужас.

— Затронут мозг? А если он поправится, у него будет… поврежден мозг?

Нора почувствовала, как у нее к горлу волнами подкатывает маслянистая тошнота. Она представила себе Эйнштейна после болезни; такой же разумный, как человек, достаточно разумный, чтобы вспомнить, что некогда он был особенным, и знать, что это утеряно навсегда, что сейчас ты живешь тусклой, серой жизнью, не такой полной, как прежде. От страха у нее закружилась голова, и ей пришлось прислониться к смотровому столу.

Ветеринар сказал:

— Большинство собак не переносят чумки второй стадии. Но если Эйнштейн выживет, все равно у него будет задет мозг. Конечно, ничего такого, из-за чего его придется усыплять. У него, например, может на всю жизнь остаться хорея, то есть непроизвольное подергивание или дрожание, что-то вроде параличного, часто оно ограничивается только головой. Но при этом пес будет чувствовать себя относительно счастливым, вести безболезненное существование и оставаться по-прежнему симпатичным домашним животным.

Тревис почти прокричал Кину:

— Мне плевать, будет он симпатичным животным или нет. Меня не волнуют физические последствия повреждения мозга. Что станет с его разумом?

— Ну, собака будет узнавать своих хозяев, — сказал ветеринар, — будет к вам привязана. Здесь никаких проблем. Возможно, она будет много спать. Возможны периоды апатии. Но почти наверняка утеряет некоторые навыки. Не то чтобы забудет, чему его учили…

Дрожа всем телом, Тревис сказал:

— Мне плевать, Эйнштейн может мочиться по всему дому, мне важно, чтобы он по-прежнему мог думать!

— Думать? — повторил явно сбитый с толку доктор Кин. — Ну… что вы конкретно имеете в виду? Он ведь все-таки всего лишь собака.

Прежде ветеринар воспринимал их тревожное, со взрывами отчаяния поведение как нормальную в подобных ситуациях реакцию. Но теперь наконец он начал смотреть на них по-иному.

Отчасти для того, чтобы сменить тему и усыпить подозрения ветеринара, отчасти потому, что она просто хотела услышать ответ, Нора спросила:

— Хорошо, а сейчас у Эйнштейна вторая стадия?

Кин ответил:

— Судя по тому, что я до сих пор видел, он все еще в первой стадии. Сейчас лечение начато, и, если в течение последующих суток мы не увидим более тяжелых симптомов, я думаю, у нас есть хороший шанс удержать его на этой стадии и затем выйти из нее.

— А на первой стадии мозг не затрагивается? — спросил Тревис так настойчиво, что Кин снова вскинул вверх брови.

— Нет, на первой стадии нет.

— А если он останется на первой стадии, — сказала Нора, — он не умрет?

Стараясь говорить как можно мягче и успокаивающе, Джеймс Кин сказал:

— Ну, сейчас у него очень хорошие шансы пережить чумку первой степени — и без каких бы то ни было последствий. Я хочу, чтобы вы поняли, что его шансы на выздоровление достаточно высоки. Но в тоже время не хочу вселять в вас излишнюю уверенность. Это было бы жестоко. Даже если болезнь не будет прогрессировать дальше первой стадии, Эйнштейн может умереть. Больше шансов за то, что он выживет, но смертельный исход не исключен.

Нора снова расплакалась. Она думала, что взяла себя в руки. Думала, что готова быть сильной. Но сейчас не сдержалась. Нора подошла к Эйнштейну, села рядом с ним на пол и положила ему руку на плечо, просто чтобы дать ему понять, что она рядом.

Кина слегка начала раздражать — и здорово озадачивать — их буйная эмоциональная реакция на плохую новость. В его голосе появились жесткие нотки. Он сказал:

— Послушайте, единственное, что мы можем сейчас для него сделать, это обеспечить первоклассный уход и не терять надежды. Естественно, ему придется остаться здесь, поскольку чумка требует сложного лечения, и оно должно проводиться под наблюдением ветеринара. Я буду держать его на внутривенных вливаниях, антибиотиках… регулярно давать противосудорожные и седативные препараты, если у него начнутся припадки.

Нора рукой ощутила, как задрожал Эйнштейн, как будто слышал и понял все эти страшные перспективы.

— Хорошо, о'кей, согласен, — сказал Тревис, — очевидно, ему придется побыть у вас. Мы останемся сним.