Автор Неизвестен - Без названия

— Я очень рада за вас обоих, Юра.

— Спасибо, Наташа, ты не можешь себе представить, какое у меня величественное вдохновение сейчас.

— Я бы тоже хотела второго ребенка. — И Божив слегка придержал свой восторг, перестал выказывать его так ярко, он понимал, что радостью тоже можно убить, ибо радость, что и горе, слепы и безжалостны.

— Наташа, я не могу тебе много сказать, но я верю, я знаю, что Сережа обязательно вернется.

Наташа оживилась и подозрительно посмотрела на Божива.

— В каком смысле понимать твои слова, Юра? — с налетевшим волнением заговорила она.

— Сергей жив, — сказал Божив.

— Я это знаю.

— Да нет, ты не все знаешь, Наташа.

— Нет, я знаю, Сережа — там… — и Юра насторожился.

— Где… там? — исподволь поинтересовался он.

— Ты все равно не поймешь, Юра, он там, откуда пришла я.

— Ты пришла из Астрала?

— Я не знаю, как называется этот мир, я вообще ничего не понимаю, что происходит. Я никогда об этом никому не говорила, Юра, ведь я когда-то умерла, меня похоронили.

— Да, ну это понятно, — определился Юра, — всех нас когда-то похоронили, в прошлой жизни, если брать за основу теорию инкарнации.

— Нет, уж лучше молчать и дальше. Прав был Сережа, написав стихотворение «Молчание — золото», — сказал Наташа и обратилась к Боживу, — хочешь, прочту?

— Да, конечно, мне всегда были близки и понятны Сережины стихи. «Молчание — золото», говоришь, я не встречал это стихотворение у Сергея.

— «Однажды умный, — заговорила Наташа, — просто не за грош продал себя, он выразился так: «Молчи, дурак, за умного сойдешь!» Поверил в это искренне дурак… и светлым днем, особенно в ночи — дурак молчит, его целы бока. Дурак одернул умного: «Молчи, тогда и ты сойдешь за дурака».

Дальше они шли молча. Юра терялся в догадках.

В роддом их не пустили, но они целых два часа простояли под окнами Вика лежала в палате второго этажа. Выглядывая в открытое окно, она радостно разговаривала со своими посетителями, но все это время Юру ни на минуту не оставляли безответные размышления. Ненароком он посматривал на Наташу и анализировал неожиданные свои домыслы.

Ему весьма не терпелось уточнить до объяснимости и, может быть, даже открыться Наташе, если такое позволят обстоятельства разговора, на неминуемость которого он все-таки надеялся, разговора откровенного, который поставит все на свои места.

Юра надеялся на подробное общение по недосказанной теме с Наташей на обратной дороге из роддома. Но случилось другое, на что Божив никак не мог рассчитывать: может, Наташа не захотела продолжать беседу и потому решила поступить именно так, а может, уж таковы были судьбиные обстоятельства, но, как бы то ни было, Наташа в одну минуту попрощалась с Юрой, Оксанкой и Викой и уехала куда-то по делам.

МАГИЧЕСКИЙ СОВЕТ

— Алло! Иван, ты?

— Да, это я. А кто это звонит?

— Как тебе сказать… ну, в общем-то это я — Сергей… Истина.

— Сергей? — в трубке установилось молчание.

— Иван, ты меня слышишь?

— Да. Это я озадачился: что-то голос у тебя изменился. Ты проснулся?

— Нет. И голосом я говорю не своим, но все-таки своим.

— Около тебя кто-то есть и ты не можешь говорить?

— Да нет, все нормально, я стою здесь один, в телефонной будке.

— Откуда ты звонишь?

— Я недалеко от Центрального рынка, напротив храма.

— Я имею в виду — отсюда или оттуда.

— А, да нет, отсюда.

— Ясно, а что так стараешься не своим голосом говорить?

— Понимаешь, я тут не один, вернее, один, но не полностью. Этот тип смылся.

— Ты что, влез куда-то?

— Да, в председателя кооператива.

— Понятно. И что собираешься делать?

— Да есть кое-какие соображения.

— А что Эзоповым языком заговорил?

— Страхуюсь на всякий случай, откуда я знаю, как у тебя дела.

— Да нет, все нормально, можешь говорить напрямую.

— Хорошо, — сказал я и немного задумался: «Стоит ли все-таки Ивана привлекать, вмешивать в эти обстоятельства? Не должно бы мне поступать так слабо и подчеркивать в себе незадачливого ученика. И для меня медвежья услуга, и для Ивана — слабинка учителя».

— Ты что замолчал?

— Думаю, что сказать.

— Слушай, тебя что, заблокировали или сам играешь?

— Заблокировали.

— Ну это пустяк. Помочь?

— Думаю, что не надо. Это мое недоразумение, мне и расхлебывать.

— Ну, смотри, тебе виднее.

— Слушай, ты меня, Иван, извини, в случае чего я тебе позвоню, хорошо?

— Ладно.

— Как у тебя дела, Иван? Как живешь? Работаешь?

— Дела по-старому, правда, диссертацию успел защитить по медицине. Занятия продолжаю.

— Не женился?

— Женился, не так давно.

— Папкой скоро будешь?

— Да, эта проблема намечается.

— Поздравляю, — с грустноватым оттенком сказал я и тут же решил закончить разговор:

— Ну, ладно, Иван, я заканчиваю, пойду потихоньку.

— Ну ладно, пока, звони.

— Пока, Иван, — подытожил я и уверенно повесил трубку на автомат, и душа у меня заныла немного, вспомнились былые времена, когда я работал директором кинотеатра.

Я вышел из телефонной будки в слегка расстроенных чувствах, но с твердой уверенностью продолжать борьбу, хотя моя устремленная позиция и находилась в расплывчатом состоянии, пока я длительно присутствовал в Астрале, но здесь, на Земле, на физическом плане, среди вороха страстей телесного преобладания я снова захотел обладать своим земным телом, и мне даже порою уже бывало не то чтобы трудно, скорее грустновато в минуты необходимости покидать земное тело Гриши, ибо немало я уже в него вживался, и каждый раз, с ним расставаясь, я хотел возвращения. Я привыкал к нему, словно к одежде, без него я начинал себя чувствовать голым и даже, в какой-то мере, несовершенным, лишиться его для меня все больше начинало означать потерю любимой вещи, старого, удобного костюма, таким образом, я все больше привязывался к Гришиному физическому телу, и я еще не имел подобного опыта инородного вживления души на столь продолжительный срок, и потому не мог предвидеть, во что это все выльется, ведь не исключена была возможность, что моя инородная душа, насильственно вживленная в тело председателя кооператива, примет его, как благодатную почву, и пустит корни, но чувственные корешки уже появились, как очертания моей теперешней грусти.

«Вот так, — подумал я, — могу остаться Гришей».

И тут произошло вот уж совсем неожиданное: среди туманной суеты прохожих, среди хаотичного их движения, в густоте уличного шума промелькнуло поодаль от меня, как некий знакомый сгусток, напряжение, и оно обозначилось, активизировалось в моей памяти раньше, чем я это смог проанализировать, мне ничего не оставалось, как ринуться за своей импульсивностью, что за маленьким ребенком-шалуном, и стеснительно оправдывать ее поведение.