Елена Асеева - Середина. Том 2

— Успокойтесь. Успокойтесь рани Темная Кали-Даруга. Что вы делаете? Вы убьете себя, и так как Господь Перший надломлен не кому будет создать вашу новую плоть. И тогда вы погибнете безвозвратно. Успокойтесь! Господь Перший жив… Жив! сие просто коматозное состояние. Надо срочно его переместить в дольнюю комнату. Возьмите себя тотчас в руки и вызовите Зиждителя Небо. У вас есть на это силы? Силы есть? Прошу вас успокойтесь, подумайте о наших Творцах, о Господе Крушеце.

Трясца-не-всипуха сызнова пихнула под нос демонице зеленый листок, и беспокойно заглянула своим одним глазом в ее лицо, пройдясь дымчато-серым столбом света, выскочившим из его недр. Кали-Даруга глубоко вогнала трепещущие лепестки листка вглубь собственных ноздрей, и тем сменила цвет на нем с зеленого на бурый, да разком пришла сама в чувства. Потому как допрежь много поблекшая ее кожа вновь приобрела свой положенный голубой цвет. Кали-Даруга теперь и глянула много осмысленней, на сидящих подле нее бесиц-трясавиц, крепко удерживающих ее руки, да внезапно стремительно поднялась на ноги.

Грозница и Сухея не ожидающие того скорого движения демоницы лишь судорожно вздев вверх руки соскользнули вниз, словно комки снега плюхнувшись на пол. Однако также энергично, как и их старшая, обе бесицы-трясавицы вскочили на ноги, и, застыв подле рани, наново ухватили ее за плечи, воззрившись на преграждающую доступ, своим маломощным тельцем к лежащему Богу, Трясцу-не-всипуху.

— Рани, как вы…как? — взволнованно прохрумстела Трясца-не-всипуха, в том волнении даже позабыв правильное величание демоницы. — Как вы себя чувствуете? — дымчато-серый столб света, выскользнувший из ее глаза, наново прошелся по лицу Кали-Даруги. — Вы в состоянии вызвать Зиждителя Небо? Или надобно мне с ним связаться? — Голос старшей бесицы-трясавицы звучал вельми вкрадчиво, и единожды в нем было столько теплоты, нежности, любви… Всего того, что каждому из творений закладывали сыны Першего в отношении столь дорогой им Кали-Даруги.

Грозница и Сухея, вероятно, тоже токмо сейчас обретшие себя, принялись ласково оглаживать оголенные до плеч руки демоницы, нежно подсвечивая кожу на них своими чуть красноватыми небольшими бугорками в навершие перст.

— Все хорошо. Прекрати светить мне в лицо, — наконец, отозвалась Кали-Даруга, и дрогнул не только ее голос, но и каждый изгиб прекрасного и столь близкого всем живым существам лица.

Трясца-не — всипуха немедля потушила дымчатый столб в собственном единственном глазу, и он рассеявшись, пропал. Черный зрачок, дотоль растянувшийся по бокам и принявший форму многогранника, также скоро уменьшился в размерах и вновь стал квадратным.

— У меня хватит сил вызвать Зиждителя Небо, вы только замолчите, — отметила Кали-Даруга, впрочем, голос ее звучал ноне без присущей ему строгости, а наоборот отличался особой благодушностью, будто она беседовала со своими мальчиками.

Бесицы-трясавицы зараз застыли, убрав от рани руки, и даже замерла Трясца-не-всипуха, скинув вниз и вовсе почерневший листок, зримо даровавший бодрости. Право молвить, старшая бесиц-трясавиц все поколь не отступила от демоницы, как это сделали ее соплеменницы, а продолжила неотступно смотреть на нее, в том воочью проявляя свои врачебные признаки.

Кали-Даруга стремительно прикрыла два глаза, понеже третий, может на счастье всем находящимся в кирке созданием, так и не открыла, и на малеша окаменела. И незамедлительно вторя тому окаменению, ярко замерцали в ее венце, возвышающимся на голове, синие сапфиры, оттеняя цвет и самих тончайших переплетений золотых, платиновых нитей, что украшая, увивали округлый гребень со скошенными рубежами.

Прошло и вовсе не больше минуты, когда помещение гулко сотряслось и единожды густо заколыхалась завеса в стене, пойдя небольшой такой круговертью. А миг спустя в кирку вошел Небо, в своем величественном венце и при обычном, божественном росте. Старший Рас беспокойно глянул на лежащих на кушетках телах рао, одном мертвом, а другом, подле головы оного суетилась Лидиха однозначно живом, и также скоро перевел взгляд и обозрел недвижно замершего на полу старшего брата. Все с той же горячностью, обобщенно не присущей его печище, Бог торопливо шагнул к телу Першего и присев подле, махом провел перстами по коже его лица, имеющего несколько марно-серый оттенок.

— Что? — взволнованно вопросил Небо у такой маленькой в сравнении с ним Подрожьи сидевшей напротив.

— Зиждитель Небо, — обаче, отозвалась Трясца-не-всипуха, и теперь развернувшись, подступила к своему Творцу, да также опустившись на корточки, провела перстами по конечностям Бога. — Срочно доставьте Господа Першего в дольнюю комнату. Предупредите Родителя о том, что Господь впал в коматозное состояние и доложите, что с лучицей все благополучно. — И так как старший Рас не двигался, растеряно уставившись на лицо старшего брата, добавила много повелительней, — да не тяните, ей-же-ей, Зиждитель Небо. Разве не видно Господь пожертвовал последними силами, абы не допустить гибели лучицы. Поторопитесь!

Небо не мешкая подхватил на руки все еще одеревеневшее тело брата, где не гнулись ни ноги, ни руки и прижав к груди, поелику оно, будучи малого роста, было много меньше его, стремительно поднялся. Однако прежде чем двинуться с места старший Рас кинул тревожный взгляд на замерше — стоящую с закрытыми глазами Кали-Даругу, сапфиры в венце которой блистали так лучисто, что освещая придавали особую густо-синюю марность ее поблекшей голубой коже. Бог еще мгновение медлил, а после, повертавшись, в три шага преодолел расстояние до завесы, и пропал в ней… Оставив позади себя странные застывше-замершие создания и два одноприродных, идентичных человеческих тела. Одно из которых, оплетенное ажурными сетями было живо, а другое, обливаясь остатками крови уже остывало.

Глава сорок вторая

В безбрежной, вроде не имеющей стен, свода дольней комнате плыла сине-марная космическая даль. В ней порой кружили многоцветные облака, вихрились крупные сгустки пежин, полосы аль блики… Порой они соприкасались поверхностями… соединялись в нечто единое, иль вспять медлительно разделялись, и тогда вдруг зримо появлялись малые треугольники, более значимые круги, овалы, а то и вовсе громадные квадраты. Также почасту фигуры меняли свои цвета, становясь розовыми, желтоватыми, лимонными, голубыми, или напротив багряными, золотыми, зекрыми, синими. В том безграничном пространстве, на слегка вспучившемся дымчатом облаке, величаемом вырь, возлежал старший Димург. Он при помощи брата уже обрел свой положенный рост, и, кажется, вместе с ним вернул привычный коричневый цвет кожи. Одначе ни золотого сияния, ни как таковой жизни в самом Господе не ощущалось. Перший так и продолжал лежать с сомкнутыми очами, под тонкой его кожей вже хоть и проступили нитевидные сосуды, мышцы, нервы, впрочем, они зрелись какими-то туго натянутыми, точно собирались прямо сейчас лопнуть на мельчайшие верешки.