Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

Вера Ивановна поджала губы и отрицательно замотала головой.

– Мне кажется, ты знаешь. Он просит милостыню. Он вымаливает гроши! Это стыдно, мама! Мы не можем быть немилосердными.

– Почему я должна кормить его?

– Он живет в нашем доме. Так хотел отец.

Алексей увидел, как в глазах матери снова появились слезы и потекли по морщинистым щекам. Может, эти морщины и появились из-за того, что очень часто горькие от солености ручейки пробивали здесь себе дорогу.

– Не надо, мама,- Алексей испугался, ему показалось, что на его глазах морщины стали глубже.- Успокойся. Я ни в чем тебя не хочу обвинять. Давай спокойно разберемся. Расскажи мне, кто этот парень?

Вера Ивановна вытерла слезы и задумалась. Алексей терпеливо ждал.

– Он убил твоего отца,- сурово сказала она.

– Отец умер от инфаркта. Как бедный нищий мог его убить? - Если бы не было Черного, отец еще жил бы,- упрямо повторила Вера Ивановна.

– Объясни мне, пожалуйста, все.- Алексей взял ее руки и, как ребенка, погладил.

По своему душевному состоянию она действительно сейчас была ребенком, несправедливо обиженным, напуганным взрослыми.

– Я всегда чувствовала, что отец умрет из-за него. У Черного какая-то страшная болезнь. Он не может смотреть на мир и не слышит никаких звуков. Я помню, как он кричал, когда с него сняли очки. Это был крик обезумевшего, который вотвот умрет от разрыва легких и связок.

Речь ее стала очень жесткой:

– Своей болезнью он заразил отца. Его слабое сердце не выдержало, и он умер. Черный его убил. Я боюсь этой болезни. Не подходи к нему, Алешенька. Не смотри на него. Я хочу, чтобы ты жил, послушай свою мать.

– Мама, перестань,- перебил Алексей, поняв, что разговор опять сбивается в сторону эмоциональных заговоров.Как отец мог заразиться? В чем это проявлялось? Не верю я…

Мать не отвечала. Она снова занялась прерванной работой.

Вымешивая тесто, казалось, не обращала внимания на сидящего рядом сына и на его вопросы. Этот странный беззвучный поединок между родными по крови людьми был нарушен чужим человеком. Входная дверь открылась, и послышался стук палки слепого нищего. Алексей вскочил и, не глядя на мать, выбежал из кухни.

Он не ошибся. Парень остановился в коридоре, почувствовав движение впереди себя. Правая рука у него была занята палкой с вбитым в нее гвоздем. Левой рукой мертвой хваткой прижата к грязному пальто огромная книга: Книга была прекрасно изданная, в суперобложке, на мелованной бумаге. Эта книга напомнила что-то Алексею. Она была ему знакома. Да…

Книга принадлежала отцу и всегда стояла на нижней полке в его библиотеке. Книга репродукций картин русского художника Кандинского.

“Как эта книга попала к Черному? И зачем она ему? Может, он украл ее и хотел продать, чтобы не просить денег? Господи, что я выдумываю. Он не принес бы ее назад. Да и утром у него в руках, кроме палки, ничего не было. Тогда где он ее взял?”

Во время этих рассуждений они стояли друг против друга: два человека, не знающих, как они поступят в следующую минуту - равнодушно разойдутся, сцепятся между собой, чтобы силой разрешить сомнения, или…

Алексей молча протянул руку к книге. Черный без сопротивления, правда, с трудом разжав пальцы, отдал ее. Алексей погладил обложку, открыл оглавление и увидел экслчбрис отца.

Он захлопнул обложку и, ничего не понимая, растерянно протянул книгу репродукций Черному. Тот так же молча покорно ее взял и, прижимаясь к стене, прошел в комнату. Алексей, как сомнамбула, двинулся за ним.

– Алешенька, остановись! - раздался крик матери.- Не ходи туда, пожалей меня. Я умру, если ты пойдешь с ним, я уйду от тебя. Я так тебя ждала.

Сын не обернулся. Может быть, и не слышал ее крика. Его мозг был занят вопросом: как книга из личной библиотеки отца попала в магазин “Букинист”?

Зайдя в свою бывшую детскую вслед за нищим, Алексей увидел, что здесь ничего не изменилось. Кто-то аккуратно стирал пыль со старой фотографии, где маленький Алеша сидел на плечах улыбающегося отца. И даже его потрескавшаяся гитара висела на прежнем месте.

Черный хозяин этой комнаты привычно поставил палку к стене и, не снимая пальто, как делают нормальные люди, зайдя домой, тяжело уселся на кровать, застеленную грязной пыльной тряпкой, некогда бывшей покрывалом желтого цвета. Другого места для сидения, кроме низкого журнального столика, в комнате не было. Алексей осторожно присел на край, коснувшись нечаянно ножки кровати. Нищий вздрогнул и, как испуганный паук, задвигался к противоположному углу, не выпуская из рук книги.

За дверью послышались осторожные крадущиеся шаги и шумное дыхание приникшего к замочной скважине и затаившегося человека.

“Мама подслушивает”,- догадался Алексей.

Пауза затянулась. Никто не собирался начинать разговор.

Алексея останавливало шумное дыхание за дверью. Почему молчал нищий, он не знал. Алексей еще раз осмотрел комнату в поисках зацепки для начала разговора.

– Почему тебя боится мо? мама? - спросил он громко, чтобы слышали за дверью. Нищий вздрогнул. За дверью замерло дыхание. Алексей начал беспокоиться: дыхание - это жизнь, а мама готова была умереть бездыханной, чем не услышать ответ на такой важный для нее вопрос.

Сжатые каменные губы все-таки задвигались, задергались:

– Я - человек божий,- так же громко сказал нищий.Я могу и хочу говорить только о своей болезни. Хочешь - слушай, не хочешь - уходи, я тебя не звал.

Эгоистичный ответ сразу разрушил в Алексее образ страдальца, нуждающегося в его помощи, и вытолкнул чувства теплого участия к судьбе этого нищего.

“Все больные - эгоисты,- подумал жестко он,- особенно те, кто страдает долго, у кого накопилось огромное раздражение против всех бегающих, влюбленных, смеющихся, здоровых людей”.

Алексей понимал, что для этого задавленного тела и очерствевшей в эгоизме души он, молодой и сильный человек, был именно таким потусторонним счастливчиком, который достоин только скрытой ненависти и нужен только для выслушивания всех жалоб, стонов, осуждающих монологов. “Счастливые могут служить урной для болезненных рассказов-плевков несчастных и обездоленных. Поэтому здоровяки сознательно и бессознательно, открыто или скрывая стараются побыстрее убежать от общения с нытиками, избежать выплескивающейся гари гниющих душ. А если не удается, происходит неизбежное заражение страданием, раздражением, нервными срывами. И появляется соучастие… и совместное существование - все становятся больными…

Не такая ли трагедия произошла в моем доме? Именно этим заразился отец и ушел из искаженного болезнью мира?