Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

Вера Ивановна никогда не была черствой женщиной, не было у нее и злости к людям, даже к самым отъявленным негодяям.

Но здесь она поняла, что не годится для этой роли.

Теперь, сидя на стуле, она вдруг почувствовала, как в ней просыпаются воспоминания, приводившие ее в отчаяние, не дававшие покоя при жизни мужа. И еще она ощущала, как постепенно ее заполняет страх за сына. Она подозревала, что он не просто пошел прогуляться. Нет, в семь часов не ходят гулять.

Он всегда любил поспать. “Совенок мой”,- звала она его в детстве. Что-то случилось в этом кабинете. Она почти уже знала, что, не не могла себе признаться в этом.

Вера Ивановна не ошибалась. Алексей не замечал прохлады утреннего воздуха. Его щеки сжигал сухой огонь преследования. Черный человек шел медленно, останавливаясь, будто обдумывая свой дальнейший путь или прислушиваясь к окружающим звукам. Иногда у Алексея замирало сердце и пересыхало во рту - ему казалось, что Черный заметил слежку. Но тот после остановки снова продолжал двигаться к одному ему известной цели. Алексей шел за ним.

Самое оживленное место в их маленьком городе - большой универсальный магазин. Видно было, что Черный здесь не первый раз. Он привычно подошел ко входу. Но остановился. Потолкался немного возле первой ступеньки и, с трудом сгибая длинные ходульные ноги, сел прямо на пыльный асфальт… Алексей, сбитый с толку, смотрел, ничего не понимая. Черный подложил под ноги палку, медленно расстегнул верхнюю пуговицу засаленного пальто, из-за пазухи вытащил грязную помятую тряпку, тщательно разгладил ее, сложил вдвое и как-то бережно, будто от этой тряпки зависела его дальнейшая судьба, положил на заплеванный асфальт впереди себя. Эти действия, видно, утомили его. Он сгорбился, обмяк, уронив голову. Алексей видел, как с его носа чуть-чуть не слетели непроницаемые очки. Но человек задвигал руками, задергался туловищем и головой и быстро принял прежнюю неестественную гипсовую позу, И эта гора окаменевшего человеческого тела стала еле заметно раскачиваться. В следующую минуту Алексей услышал тонкий, тихий, чистый, какой-то юношеский голос:

– Подайте, пода-а-айте нищему,- старательно выводил Черный. И это несоответствие молодого, нетронутого, не сломленного тяжестью жизни голоса и совершенно запущенного, опустившегося тела останавливало обыкновенных, в меру несчастных, в меру счастливых прохожих, словно они видели ожившего мертвеца. Они судорожно рылись в своих кошельках, поспешно бросали монеты на грязную тряпку и быстро, не оглядываясь, исчезали внутри магазина.

Единственный человек, кто смотрел и запоминал мельчайшие подробности в поведении Черного человека, был Алексей. Теперь он не боялся, что его увидит или заметит этот нищий. Он стоял в двух шагах от ступенек, в упор смотрел на человека, который жил в его доме и спал на его кровати. И которого отец в последние месяцы своей жизни называл сыном. И этот человек в их маленьком городе, где все друг друга знают, просит милостыню.

Кто сейчас больше страдал? Черный человек, доведенный странной судьбой до нищенства, или же Алексей, слышавший пронзительное “подайте” и наблюдавший за протянутой рукой парня, которого так боялась и ненавидела его мать.

“Бедная мама,- подумал Алексей,- как же она страдала из-за нашей семьи. Сначала сын сбежал из дому, и, наверное, моя мама перестала разговаривать с вездесущими соседками, которые так хотели знать все и посудачить об этом. Потом неожиданная смерть отца. А теперь в ее доме живет грязный, замкнутый нищий. Надо что-то делать”. Алексей начал обшаривать свои карманы. Он никогда не пользовался кошельком, и деньги, когда они были, всегда лежали в карманах брюк, рубашек, курток. Иногда, забывая об этом, Алексей вместе с рубашкой стирал и денежные купюры.

Сейчас он хотел отдать этому Черному все, что он найдет в своих карманах. Набралось двадцать шесть рублей. Он решительно шагнул к нищему, взял его протянутую руку, вложил в ладонь деньги и с силой сжал ее в кулак.

Черный вздрогнул. Он медленно разгладил все купюры, пересчитал, аккуратно сложил вчетверо, тщательно собрал мелочь, сунул тряпку за пазуху, вскочил на ноги, схватил палку.

Несомненно, Черный собирался уходить. Но куда? Зачем ему нужны были деньги? Зачем он их выпрашивал? На еду ему хватало и мелочи, которую ему бросили. Имея двадцать шесть рублей, он так засуетился, будто еще подсчитывал, соображая, хватит или не хватит. Уже на ходу Черный обернулся и тонким голосом серьезно сказал:

– Спасибо. Я знал, что вы мне поможете! Уверенность осталась от вашего отца.

Эти неожиданные слова как бы приколотили Алексея гвоздями к появившемуся в его жизни кресту. Он осознал, что невидимый крест отныне всегда должен носить за собой. Он еще не понял, из чего сбита эта вечная в пределах его жизни ноша, только догадывался, что ушедший отец, ожидающая мать и благодаривший Черный - все вместе сколотили этот крест для него из своих жизней, и вот сейчас нищий забил последний гвоздь. Ничего, кроме боли, загадок и тяжести, Алексея впереди не ждет. От этой мысли Алексей непроизвольно присел на то же самое место, где недавно попрошайничал нищий.

“Самое ужасное, что начало этой непонятной истории, кажется, положил я сам,- без всякой горечи подумал Алексей,если бы я не сбежал, не ушел от родителей в поисках самостоятельности, в моей комнате никто, кроме меня, не жил бы. Но откуда взялся этот нищий?”

А нищий исчез. Куда? Алексей вскочил и побежал домой, надеясь найти его в своей комнате.

Открыв ключом входную дверь, он, не разуваясь, протопал в коридор и застучал тем же ключом в дверь бывшей своей комнаты.

Мать замешивала тесто, чтобы порадовать сына домашними пирожками. Услышав шум, она выбежала из кухни, увидела сына у ненавистной двери, поняла, что он хочет видеть Черного, и ей стало тяжело от мысли, что сын так же, как и муж, отдалится от нее. Руки ее, белые от муки, мелко затряслись от страха.

Мука стряхивалась с пальцев и оседала белой пыльцой на пол.

Вера Ивановна ничего не замечала. Она сжала белыми руками свое лицо и уже сквозь пальцы задавленно закричала:

– Зачем он тебе?! Оставь его!

Алексей обернулся. Мука смешивалась со слезами и превращалась в клейкое соленое тесто.

– Мама, успокойся, не плачь,- Алексей отнял ее руки от лица,- пойдем, я тебе помогу умыться.

Он бережно, но настойчиво увел ее на кухню. Мать, очевидно, сама испугавшись нервного срыва, уже спокойно говорила:

– Черный приходит только ночью, вечером. Не замечай его! Ради меня.

– Мама, а ты знаешь, чем он занимается?

Вера Ивановна поджала губы и отрицательно замотала головой.