Гарри Гаррисон - Библиотека современной фантастики. Том 24

Посмотрим, что объединяет оба произведения этого сборника.

«Неукротимая планета» и «Человек Без Лица» рисуют миры, «обогащенные» телепатическим компонентом. Но телепатия здесь отнюдь не самоцель. И у Бестера, и у Гаррисона речь идет не столько о «сверхчувственном восприятии», сколько о взаимопонимании, доброй воле, непредубежденности. Это особенно ясно видно на фоне безумной планеты Пирр.

Но разве уже сегодня Нью-Йорк, Токио, Лондон не задыхаются в ядовитом тумане? Разве проблемы Пирра не их проблемы? Тысячи реактивных самолетов отравляют атмосферу свищом и высокоактивными продуктами распада, которые грозят уничтожить защищающий землю от космической радиации озоновый экран. Повышение фона радиации уже обрекло на смерть какой-то (одного из 100 тысяч или далее из 10 тысяч) процент будущих граждан Земли. Инсектициды проникли в Мировой океан и добрались уже до Антарктиды, потоки нефти заливают пляжи, реки превратились в стоки нечистот. Так, может быть, стоит задуматься, остановиться, прекратить безумный научно-промышленный бег? А то как бы в самом деле Земля не стала помойкой.

В завуалированной, но достаточно конкретной форме этот вопрос и ставит Гарри Гаррисон. Причем находит на него ответ. Его экологическая программа прямо перекликается с современными воззрениями на проблему среды обитания. Американский писатель ясно говорит о том, что не прогресс сам по себе виновен в ошибках и неудачах. Напротив, только еще более глубокое проникновение в сложную систему взаимосвязей природы позволит найти правильное, гармоничное решение. При плановом ведении хозяйства, при иной общественной системе многие из этих проблем вообще не встают или же решаются сравнительно просто.

Мы еще не умеем управлять климатом, и нам далеко не всегда удается избежать загрязнения среды обитания. Мы даже не знаем еще всех последствий повышения фона радиации. Но самые пессимистические прогнозы дают цифру возможных потерь несравненно меньшую, чём тысячи и тысячи спасенных мужчин и женщин, которыё живут и трудятся бок о бок с нами только потому, что рентгеновские лучи остановили роковое течение неизлечимых недавно болезней. Речь, Таким образом, идет о самом важном: о жизни и здоровье.

Ни на одном рубеже науки остановка немыслима. Нет таких завоеваний, которые позволили бы человеку почить на лаврах и вкушать заслуженный отдых. Антибиотики, которые избавили нас от опустошительных эпидемий, привели к возникновению нечувствительных к ним вирусов. Поэтому стоит лишь ослабить бдительность, и на мир обрушится какой-нибудь совсем новый губительный мор. Поэтому Только сохранение статус-кво требует все больших и больших затрат. А ведь надо идти дальше…

Наука избавила мир от опустошительных эпидемий, резко снизила смертность и увеличила продолжительность жизни, она дала в руки человека могучие орудия воздействия на окружающий мир. Она же подсказала ему и тот минимальный комплекс мер, с помощью которых можно предотвратить гибель среды обитания. Будущее окружающей нас природы могло бы выглядеть вполне безмятежным.

Но имеем ли мы право воспевать мощь науки, не думая о негативных аспектах ее стремительного полета? Можем ли мы после Хиросимы разделять прекраснодушные восторги авторов утопических романов прошлого? Отсюда и проистекают тревога и напряженность, присущие произведениям Бестера и Гаррисона.

Прекрасно написанный, острый и увлекательный роман Бестера завершает традиционный для американской массовой литературы хэппиэнд. Но писатель не решил поставленных им же самим проблем. С гибелью де Куртнэ и уничтожением личности Рича не умер их жестокий мир. Новая схватка новых монополистов — и идея превращения галактики в выгребную яму может выгореть. И не Пауэлу, продолжателю традиций честных шерифов дальнего Запада, помешать этому. Более того, Бестер сам оке подорвал миропорядок своего гипотетического общества будущего. Разве все его щупачи остаются верными профессиональному долгу? Этике, наконец? Напротив, мы видели, как метры высшего класса продавали за соответствующую мзду принципы своей корпорации, святая святых своей Лиги. И это понятно, ибо мир Бестера — всего лишь слепок с реального мира продажных политиканов, слепой продажной Фемиды. Поэтому мы не очень-то верим в мудрость кибера Моза и честность его жрецов. Рич оплатил избирательную кампанию комиссара Крэбба, но Крэбб, несмотря на первоначальные подозрения на его счет, остается верен долгу. Это тоже стереотип американских развлекательных фильмов. Во насколько правдиво описывает он реальную ситуацию? Недавний скандал в нью-йоркской полиции продемонстрировал перед веем миром чудовищную коррупцию, царящую в среде «копов», их взаимосвязь с гангстерским синдикатом. Бестер не мое этого не знать. Отсюда очевидная неубедительность некоторых его решений. Отход от правды мстит за себя художественной недостоверностью. Мы не можем стать на точку зрения того же Пауэла, что «открытость» сознания и подсознания приведет к полному взаимопониманию и социальной гармонии. Мы знаем, что никакие, пусть даже самые сказочные, чудеса и изобретения не способны привести к социальному обновлению, как не способны они снять классовую борьбу с повестки дня.

Но нам близки и понятны чаяния Бестера. Его роман дышит надеждой на светлое будущее человечества, зовет человека к нравственному совершенству.

Естественно, мы не можем принять его прекраснодушные мечты о переустройстве мира путем одного лишь духовного совершенствования. Слабость позиций А. Бестера налицо. Он хотя и не затушевывает острые социальные и политические противоречия своей модели мира, но как бы отодвигает их на второй план. Тем не менее Бестер с талантом поистине выдающимся нарисовал образ современного капиталистического хищника, далеко не простой, не однозначный образ. Его Рич не карикатура, это сильная, в чем-то привлекательная и очень сложная натура. Он быстр, резок и красив, как только может быть красив и резок опасный хищник. Бестер вскрывает перед нами кромешную тьму подсознания своего героя, и мы обнаруживаем там не только жажду наживы, не только зло во имя зла, но и не проросшие зерна великодушия, честность и смелость. Рич являет нам себя в разных ракурсах и в разных ситуациях. В последних главах, где катастрофически сужается вокруг него вселенная, которую он готов был превратить в сточную канаву, мы даже испытываем к нему невольную жалость. Тем более что Бестер устами Пауэла намекает нам на иное будущее, уготованное телесной оболочке, которая еще минуту назад звалась Ричем. Но, как навязчивый лейтмотив, вроде «Три, четыре. Три, два, раз…», не утихает мысленный голос Рича: