Гарри Гаррисон - Библиотека современной фантастики. Том 24

— Нет, я имею в виду совсем другое. Три или четыре сотни лет назад наш брат полицейский ловил людей, подобных Ричу, только для того, чтобы предать их смерти. Это называлось смертная казнь.

— Вы шутите.

— Честное скаутское.

— Но это же бессмыслица! Если у человека хватило смелости в таланта, чтобы переть против общества, он, несомненно, незауряден. Его нужно ценить. Исправьте его и превратите в положительную величину. Зачем его уничтожать? Если мы станем разбрасываться такими людьми, так у нас, чего доброго, останутся одни овцы.

— Не знаю. Может быть, в те времена им и нужны были овцы.

На газон рысцой примчались санитары, подняли Рича, поставили на ноги. Он кричал и вырывался. Мягко и искусно утихомиривая его с помощью особых приемов кингстонского дзю-до, они быстро проверили, нет ли у него переломов или растяжения, и, удостоверившись, что все в порядке, повели его прочь.

— Одну минутку, — окликнул их Пауэл. Он взял со скамьи таинственный сверток и развернул его. Это была коробка конфет, одна из самых великолепных, какие только продавались у «Сюкре и Си». Пауэл подошел к разрушаемому человеку и протянул ему коробку.

— Вот вам подарок, Бен. Возьмите.

Голое существо угрюмо уставилось сперва на Пауэла, потом на коробку. Наконец две неловкие руки неуклюже вытянулись вперед и взяли подарок.

— Фу ты черт, валандаюсь с ним как нянюшка, — сердито буркнул себе под нос Пауэл. — Все мы няньки в этом сумасшедшем мире. Стоит ли он того?

И вдруг из клубившегося в Риче хаоса вспышкой вырвалось:

— Пауэл — щупач — Пауэл — друг — Пауэл — друг…

Это было так внезапно, так неожиданно, так наэлектризовано жаркой благодарностью, что Пауэла словно залило горячей волной, и к глазам подступили слезы. Он попробовал улыбнуться, потом молча повернулся и зашагал через газон к павильону, где ждала его Барбара.

— Слушайте, — восклицал он, исполненный ликования, — слушайте, вы, нетелепаты! Вы должны узнать это. Должны это понять. Вы должны смести барьеры. Сорвать покровы. Мы видим истину, которая вам не видна. Мы видим, что в человеке нет ничего, кроме любви и верности, мужества и доброты, самоотверженности и благородства. Все остальное — это лишь барьер, воздвигнутый вашей слепотой. Настанет день, когда не останется преград, разделяющих наши умы и сердца.

В бесконечной Вселенной не существовало ничего неповторимого и нового. Странный случай, миг чудесный, поразительное совпадение событий, обстоятельств и взаимоотношений — все это уже не раз бывало на планете, оборачивающейся вокруг светила, Галактика которого девятикратно возрождалась заново каждые двести миллионов лет. В мире была радость. Радость придет вновь…

ПОДКОП ПОД ПЕРИМЕТР

На одном из научных конгрессов какой-то физик в полемическом задоре воскликнул: «Если в один прекрасный миг Вселенная уменьшится в тысячу раз, то никто этого не заметит!» — «В самом деле? — с улыбкой возразил на это Эйнштейн. — Мне так кажется, что первыми заметят подобную перемену мясники, поскольку отяжелевшие вдруг мясные туши сорвутся с крюков».

Вселенная, в которой жил герой романа Альфреда Бестера «Человек Вез Лица» мультимиллиардер Рич, катастрофически сжимается. Она устремляется к точке, беднея с каждым мигом и теряя присущие ей свойства. И никто, в том числе, видимо, мясники, не заметил, что исчезли звезды. Никто, кроме Рича, который бежит, подгоняемый ужасом, и мир смыкается вокруг него, как стены в рассказе «Колодец и маятник» Эдгара По.

Страшная, неожиданная развязка…

А все началось с того, что в одну из ночей, наполненную неотвязным, тоскливым шорохом никогда не затихающих автострад, в гидропатическую постель мультимиллиардера Рича проник безликий призрак. Обычно ночные кошмары заканчиваются тем, что спящий вскрикивает и пробуждается. Так оно, собственно, случилось и на этот раз. Видимо, Рич, как всякий нормальный человек, вскоре забыл бы пугающее сновидение, не повторись оно ближайшей ночью. А затем и последующей. Упорство безликого визитера, который не оставлял свою жертву даже днем, например во время легкой дремы в уютном кресле воздушного лайнера, потребовало ответных мер…

Настойчивость и регулярность тени отца Гамлета, как мы знаем, дали толчок драматическим событиям, которые потрясли Датское королевство. Но призрак, преследовавший Рича, хранил безмолвие и, как это явствует из самого названия романа Альфреда Бестера, чертами, характеризующими конкретную личность, не обладал. Вполне естественно поэтому, что Рич обратился к специалистам, призванным расшифровывать смутные влечения подсознания.

Именно это и послужило завязкой событий, которые разыгрались на фоне некоего технотронного, постиндустриального общества, сохранившего, однако, типичные черты самого звериного современного монополизма.

«Десятилетие, в котором начались космические полеты, — пишет влиятельный западногерманский журнал «Шпигель», — и впервые человеку было пересажено чужое сердце, в котором был разгадан механизм человеческой наследственности и была установлена армия электронно-вычислительных рабов, все же не было таким уж золотым, если к его концу самая могущественная индустриальная страна земного шара сотрясается до основания от волнений и насилия; миллионы юношей и девушек участвуют в акциях протеста или пытаются забыться в снах, навеваемых гашишем и марихуаной».

Весьма симптоматичное признание. Наивные чаяния, что научно-технической прогресс, подобно чудодейственному компасу, проведет старый добрый корабль капитализма через все рифы и мели, развеялись. Успехи программы «Аполло» не отразились на войне во Вьетнаме, синтез первого гена не снял проблем негритянского гетто, электронно-вычислительные машины третьего поколения не уберегли валютную систему капиталистического мира от потрясений. Одним словом, победы науки и торжество техники не излечили социальные язвы. Скорее напротив — еще сильнее растравили их. На фоне блистательных побед человеческого разума яснее и обнаженнее предстали противоречия между трудом и капиталом. Недаром журналист Р.Винтер назвал свою нашумевшую книгу о современной американской действительности «Кошмары Америки».

Именно эти кошмары среди белого дня, именно эти трагические коллизии повседневности заставили многих западных футурологов пересмотреть свои прогнозы, отбросить ставшие традиционными представления о «неограниченном прогрессе», «научно-техническом чуде» и даже о «безбрежной свободе личности». Мы все чаще читаем, что личная свобода будет ограничена все более жестокими рамками. Прогресс техники дает правительству для этого весьма широкие возможности. Ведь уже сейчас электроника практически свела на нет частную жизнь рядового американца. Доверительный разговор ретранслирует передатчик в виде маслины вашего коктейля, выстреленные и бесшумно прилипшие к раме вашего окна. ЭВМ опознают и выбирают для записи ваш голос. Вас видят и фотографируют сквозь шторы — все это уже давно перестало быть атрибутами антиутопий.