Сергей Лукьяненко - Осенние визиты

Писатель выбрался из машины и пошел вдоль забора. Ворота, широкие, рассчитанные на грузовые машины, были закрыты. А вот узенькая дверца, прорезанная в них, шаталась, распахнутая настежь.

Ярослав перешагнул порог.

В вагончике у входа светились окна. Он стал подниматься по решетчатой лесенке — из-под вагончика вынырнула собака, маленькая, дворовая шавка, из тех что могут лишь гавкать вслед.

Но эта, кажется, возомнила себя овчаркой.

Заров пнул ее по оскаленной пасти, на мгновение удивившись тому, что попал. Песик взвизгнул, откатываясь назад.

— Очнись, — сказал писатель. Собака крутилась под вагончиком, не решаясь приблизиться. Он открыл дверь, заглянул.

Мужчина лет сорока, в заношенном костюме и грязных ботинках, валялся на койке. Лицо его было мирное и спокойное. На столе надрывно сипел электрический чайник. Заров выдернул шнур из розетки, встряхнул чайник — тот был полным.

Недавно закипел.

Он вышел в вечерний сумрак. Глянул на часы — восемь.

РЕБЯТИШКИ, Я ВЗАПРАВДУ ХОТЕЛ ОТТЯНУТЬ РАЗВЯЗКУ…

Стройка была сонной, пустынной. Заров обошел самый ближний дом, достал сигареты. Вдохнул горький дым.

— Ярослав…

Такой он ее и представлял. Самой обычной. Симпатичной, хорошо сложенной, с добрыми глазами. Из таких девушек получаются хорошие жены.

— Визирь — рядом?

— Да, Мария.

— Что он задумал?

— Ловушку.

Он не собирался врать. Абсолютно никчемное занятие. Женщина кивнула, улыбнулась. Хорошая улыбка.

— Чужими руками?

— Конечно. Когда Власть поступала иначе?

— Ярослав… — она шагнула к нему, и писатель отшатнулся, к стене, к дому, к спасительной темноте подъезда. — Ты знаешь, что еще можно все изменить?

— Да.

— Я вижу тебя, Ярослав. Грань — она совсем рядом, — женщина развела руками, отмеряя какое-то расстояние. — Знаешь, как все кончится?

— Нет.

— А должен был бы знать… Визирь не выдержит, придет сюда. Будет стрельба и кровь. Будет боль. Но когда Добро побеждало без боли?

— Ты так уверена, что уцелеешь?

Мария улыбнулась.

— Смерть не страшна, писатель. Главное — победа. Мы меняем друг друга, писатель. Ты думаешь — побеждает последний из нас?

Заров молчал.

— Кем стал бы твой Визитер? Не покончи он с собой?

— Уже не знаю.

— Ярослав, — она шла к нему, спокойная и уверенная, Посланница Добра — которого не было. — Визирь до сих пор живет в каменном веке. Большая дубина и послушная толпа с острыми копьями. Да, он хочет измениться, но это время еще не пришло. Илья… он тоже молодец. Тоже силен. Но и он промахнулся.

Заров оглянулся. Нырнул в подъезд. Мария шла следом.

Он побежал по лестнице, темной и бесконечной, лишь отсветы прожектора сквозь амбразуры окон матовым лаком ложились на ступени. А шаги следом — такие неторопливые, но настигающие, как в кошмарном сне, и бег бессмыслен.

Не убежать.

Писатель не заметил, как кончились этажи. Бетонная клетка, холодный металл лестницы, распахнутый люк над головой. Он вскарабкался-вполз вверх. Крошечная конура над люком — дальше… Звезд нет. Облака, серая пелена, поношенный саван над городом.

По краю крыши тянулся заборчик, смешной, по колено, словно подмывающий перегнуться через него. Заров отошел от люка на пару шагов, когда увидел Марию.

Она ведь не бежала… почему она настигает его…

— Ярослав, нет выбора — на самом деле. Уже нет.

Он кивнул, потому что это было правдой.

— Мы все переплавились, Заров. Проросли друг в друга. Власть, Добро, Тьма, Развитие… Смешные линии, четкие, как в учебнике…

Ее лицо было светлым, почти мерцающим в сумраке. Ярослав остановился. Край крыши манил. Оградка упиралась в колени — низенькая, как на кладбище, такая же бессмысленная и символичная.

Не сторожите мертвецов и самоубийц.

— Я знала, что Визирь устроит засаду. Кто у него под рукой? Десяток бандитов? Рота омоновцев? Какая разница, Ярослав. Он уже говорит моими словами. Его победа станет моей победой. Илья или Визитер, Визирь или я — все теперь едино. Чуть больше Тьмы, чуть больше власти…

Она остановилась в шаге от писателя.

— И все же, я предпочла бы победить сама.

— У меня пистолет, — сказал Заров.

— У тебя боль в душе, литератор. Она убивает быстрее, поверь. Гораздо быстрее. Я могу разбудить ее… двумя-тремя словами. И ты просто шагнешь вниз. Возненавидев себя.

— Какая беспощадная вещь — доброта.

— Конечно, литератор. Посмотри вниз.

Ярослав посмотрел. Стройплощадка все еще дремала. Где-то там — Карамазов, мальчишки, возможно — Визирь. Где-то вокруг — смыкается кольцо законных убийц.

— Высоко, — сказал он.

— Это только кажется, литератор. Ты коснешься земли очень быстро. Она тоже умеет любить — земля.

Заров кивнул. Протянул руку, касаясь плеча Марии. Хрупкого и нежного.

— У тебя нет власти надо мной, девочка, — сказал он.

Глаза Марии сузились.

— Пуля, приклад, нож в спину — это куда слабее твоей силы, — сказал Ярослав. — Конечно. Но их я боюсь. А тебя — нет.

— Ты не можешь не бояться!

Заров покачал головой. Почувствовал, как гнется тело под рукой.

— Высота, девочка, — он ждал, что в голосе прорежется ненависть, но для нее уже не осталась места. Только усталость. — Двенадцать этажей. Каждый заглянет в твои глаза. И ты узнаешь эти взгляды.

— Ты недостоин жить! — она завизжала, выдираясь из его рук, но он удержал Посланницу Добра, медленно-медленно наклоняя ее над краем. — Вы все — недостойны жить!

— Конечно. Несправедливо, что уж поделать, — он даже смог улыбнуться ей. — Добро — такое славное оружие. Такое сильное.

Заров запрокинул голову. Что-то мокрое коснулось лица. Капля дождя или снежинка. Еще одна.

Все-таки — снег.

— Надо пройти очень долгий путь, Мария. Чтобы не бояться — ни добра, ни зла. Но ты этого не поймешь. Твой путь будет быстрым.

Он заглянул в ее глаза.

— Лети, девочка.

12

Снег, снег, снег…

Еще слабый, еще тающий в липкой грязи луж, еще неспособный победить.

Заров обогнул бетонные блоки, разбросанные вдоль здания. Ржавые петли арматуры уже затянул иней. Он прижался лбом к шершавому, ледяному бетону, постоял, ожидая, пока уймется боль.

Но болело слишком глубоко внутри.

— Слава, — прошептал он. — Слава, ты об этом говорил? Да?

Что он увидел в свой последний вечер, что представил? Как угадал победу — если это и впрямь победа?

— Все-таки — не она, — сказал Ярослав. — Уже немало, ведь верно?