Сергей Павлов - ЛУННАЯ РАДУГА
— Двенадцать-одиннадцать.
— Индекс двенадцать-одиннадцать сменить на индекс тринадцать-девять.
— Принято к исполнению.
— К немедленному исполнению, — подсказал Андрей. — Вы мне больше не нужны, отбой. Тринадцать-девять, изображение в центре каюты убрать, музыку не включать. На окно — летний морской пейзаж. В течение часа все каналы связи блокировать, на запрос любого абонента реагировать сигналом «занят».
Изображение фигуры в белом исчезло. В каюте стало светло: по всему помещению рассыпались, замельтешили отражаемые волнами наката жаркие солнечные блики, в «окно» хлынула яркая морская синь. Слишком тихо… Безупречно вышколенный бытавтомат по старой памяти дал пейзаж без звукового сопровождения.
— Шум прибоя, — добавил Андрей. — Чуть тише!.. Вот так. На борту корабля будет порядок. — Входя в бытотсек, процедил сквозь зубы: — Я вам покажу — «база»!..
Сбросив комбинезон, он еще раз с большим удовольствием поплескался под душем и, пристально рассматривая себя в зеркалах, постоял в сушилке. Потом неторопливо, старательно вернул своей персоне вид первого пилота сверхскоростного суперкорабля. Впрочем, это касалось только физиономии, потому что надеть первому пилоту было нечего: в гардеробной он обнаружил лишь, пакеты с комплектом форменной одежды космодесантника. Морда снежного барса на рукаве… С той минуты, когда он встретил Круглова, ему никак не удавалось избавиться от впечатления, что Валаева нет на борту «Байкала», хотя абсурдность этого впечатления по логике дела можно было считать стопроцентной. От ощущения, что на борту не все в порядке, никакая логика избавить не могла.
Отбросив пакеты, Андрей открыл было рот, чтобы заставить автосистему бытового сектора делать то, что ей положено здесь делать, я вдруг покачнулся: в глазах на мгновение потемнело и на мгновение же тело ощутило очень странный, глубокий покой. Было так, словно он на секунду заснул, вздрогнул, проснулся. Он еще раз взглянул в зеркало на себя (мускулистого, загорелого, в плавках) и счел за лучшее оставить тяжбу с бытавтоматикой на потом я побыстрее перебраться э спальню.
Лежа на диване лицом кверху я наблюдая суету солнечных бликов на потолочных «сталактитах», он прислушивался к своему внутреннему состоянию. Состояние было необычное. Стоило чуть расслабиться — и в угли внезапно хлынули тысячи тысяч звуков, созвучий. Необъятный голосистый мир… Было так, словно бы радужный взмах крыльев Галактики, почему-то похожей на колоссального мотылька, смел остатки плотины, воздвигнутой гурм-феноменом из монолита тишины, и все то, что плотиной этой раньше задерживалось, с разнузданным ликованием вырвалось на свободу. И суетливые мысли, будто возбужденные радужным гомоном, заторопились куда-то… Торопятся, бегут, сплетаясь в колеса, катятся, катятся — куда-то в огромный, умный, созданный для великанов мир…
«Стоп!» — в ошеломлении подумал Андрей и каким-то неосознанным, спазматическим, что ли, усилием вернул себя в обычное состояние. Приказал бытавтомату дать на «окно» ночной пейзаж зимнего леса. Глядя в сумрак потемневшего потолка, он поймал себя на том, что возврат в обычное свое «нормальное» состояние нервов и чувств не успокоил, то я не обрадовал. Было грустно.
Пытаясь отвлечься от новых для себя ощущений, он спросил:
— Тринадцать-девять, кто сменил твой индекс на двенадцать-одиннадцать?
— Операторы центрального информбюро.
— Да, разумеется… Когда сменили?
Бытавтомат назвал число, месяц, год.
— Вот как, — проговорил Андрей. — А сегодня какое число?
Автомат ответил.
— Месяц? — добавил Андрей.
Автомат ответил.
Андрей усмехнулся.
— Год?
Автомат ответил и выразил сожаление, что сведениями о названии эры не располагает.
Андрей мысленно вынес бытавтомату каюты приговор: «Ремонтировать надо. Или менять». Он попытался вообразить себе двенадцатилетнюю Лилию, но ничего из этого не вышло. И когда тело стало проваливаться луда-то в мягкую белизну, он расслабился и успел подумать: «За восемь с половиной лет я могу позволять себе роскошь один раз нормально поспать».
…Лавина несла его в узкий проран между обледенелыми скалами. Это было не страшно. Он бежал в бурном снежном потоке навстречу ветру и громко смеялся. И гордо кричал, перекрывая гул грозной стихии: «Старт! Старт, дикая кошка, старт!» — и знал, что непременно поднимется в воздух, и видел, как падают в пропасть обломки утесов, и ступни быстро бегущих ног его были больше этих обломков. Ветер подставил ему свою упругую грудь — он взлетел и, смеясь, распростер напряженные под напором воздушного потока руки над клубящимся снежной пылью ущельем, и белые вершины Гималаев постепенно становились ниже траектории его полета, а над вершинами расцветала исполинская снежная роза…
В такой позе он и проснулся. В воздухе, под потолком. Внизу белел квадрат постели. Но едва Андрей осознал, что невесомости-нет, что с полем искусственной гравитации все в порядке, загадочная подъемная сила моментально иссякла и амортизаторы дивана с шипением приняли на себя увесистого пилота.
Андрей ошарашенно сел, ощупал грудь, руки, колени. Посмотрел на розовые цифры часового табло. Он спал всего полчаса, но чувствовал себя-прекрасно.
— Тринадцать-девять… — произнес он формулу обращения. Собрался было распорядиться насчет привычной одежды, однако раздумал. Какая будет одежда
— это теперь не имело значения. Кто-то подбросил ему в гардеробную пакеты с формой космодесантника отряда «Снежный барс». Пусть так и будет. Андрей Тобольский, бывший первый пилот бывшего суперконтейнероносца «Байкал», со спокойной совестью может носить форму «Снежного барса».
Тем более что суперконтейнероносец «Байкал» перестал, очевидно, существовать. База… «Япет-орбитальный»…
— Вам что-нибудь нужно? — спросил автомат.
— Да, — проговорил Андрей. — Мне много чего теперь нужно…
8. СВЕТЛАНА
— Здравствуйте. Кому я тут понадобился, кто хотел меня видеть?
Андрей окинул взглядом гостиную Грижаса (с той поры ничего здесь не изменилось), посмотрел на молодую русоволосую женщину, забравшуюся с ногами в широкое кресло. Женщина сидела у пылающего камина.
— День добрый, — приветливо ответила она. Высвободив руку из-под белой шали тончайшей вязки, указала на кресло рядом: — Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее.
Он сел. Потянулся к теплу, чувствительно исходящему от огня на несгораемо-вечных поленьях. Незнакомка словно бы чего-то ждала. Он покосился в ее сторону. Она улыбнулась — в серых глазах дрожали язычки каминного пламени, — сказала:
— Я чувствую, мне пора представиться. Светлана Аркадьевна Фролова, бывший практикант-медиколог базы «Титан-главный», в настоящее время — медиколог базы «Япет-орбитальный».
— Очень приятно, — сказал он. — Андрей Васильевич Тобольский, бывший пилот, в настоящее время — экзот. И, может быть, даже с приставкой «супер»…
— Хотелось бы, чтобы вам действительно было очень приятно.
Он взглянул на нее.
— А можно, я буду называть вас просто по имени? — вдруг спросила она.
— Сделайте одолжение.
— Но только в обмен на ваше согласие тоще называть меня просто Светлана.
— Считайте, Светлана, мое согласие вы получили.
— Спасибо. Так мне будет легче беседовать с вами на равных, — пояснила она.
— Я понимаю.
— И давайте сразу примем за аксиому: приставка «супер» у вас, Андрей, без всяких «может быть». Истины ради: комплекс присущих вашему организму экзотических свойств уникален. И хорошо, что это известно теперь и вам самому. Вы не напрасно экспериментировали над собой почти сутки…
— А вы, конечно, за мной наблюдали. — Андрей покивал.
Светлана слабо улыбнулась:
— Заглядывать в мемориальную каюту волен каждый.
— При том нетрудно было заметить, что в момент моего появления мемориальная каюта превратилась в жилую.
— Вашего появления… В этом все дело. Надо было понять, кто вы.
— Даже так? Ну я… каков итог?
— Благополучный, одним словом.
— То есть по крайней мере я могу надеяться, что вы не собираетесь меня физически уничтожать?
Серые глаза Светланы расширились.
— Вы… всерьез? — спросила она недоверчиво.
— Вполне.
— Я понимаю… вы раздражены, однако… простите, Андрей, ваша досада выглядит несколько… экстравагантно.
Он не ответил. Смотрел на огонь.
— Будьте со мной откровенны, Андрей.
— Я говорю то, что думаю. Этого мало? — Он продолжал смотреть на огонь.
— Мало. Нужна доверительность в отношениях. Судя по всему, нам с вами предстоит общаться, и… и недоверие друг к дату может превратить такое общение в пытку.
— А вам не приходило в голову, что вы уже отравили мне радость возвращения заговором молчания?
