Вольдемар Грилелави - Ежик с иголками

Из увольнения Володя привез свой портативный магнитофон "Лира" с кассетой, на которой записал послание для Жени. Когда сочинял его на бумаге, то казалось, что оно может не поместиться на одной стороне бобины. Однако, во время записи его пришлось зачитать два раза, поскольку запись на бумаге закончилась намного раньше. Затем прослушал ее многократно, пока не убедился, что в таком виде можно допустить сей пасквиль в мир 2010. Хотя и старался простыми фразами и без заморочек, и внятно. Если Женька услышит, то поймет, чего и требует от него мировая общественность. Летел Володя, как на крыльях, чтобы поторопиться с таким посланием, а затем спешно сообщить и Томми о выполнении задания.

Но Вася пришел сильно поздно, и еще сильнее пьяный. Поэтому трезвому Володе даже просто пообщаться с таким свинским другом не хотелось. От Васи и требовалось действий простейших. Всего-то и дел, что кнопку нажать, да разве он проснется в нужный момент ради такой простейшей процедуры? Володя махнул рукой и решил для самого себя, что можно и наплевать. И в самом деле, времени у них хватает. И нечего горячку пороть и носиться, как угорелые, с языком на плече. Мир они успевают спасти, а Васькина доярка ждать не желает. У нее и без того не так уж много осталось месяцев до Васиного дембеля. А уж из города потом его никаким калачом в деревню не заманишь. Только и увидишь, как платком помашет.

— Что же ты, дружок любезный, так нажрался до поросячьего визга, что даже и мычать, не способен, — стенал Володя, отволакивая друга в кусты за казарму, где Вася обильно прикормил землю остатками сытного обеда. Там, скорее всего, и завтрак оказался. — Столько продуктов зазря загубил. С собой бы лучше завернула, так завтра бы и съел. А теперь обратно уже не соберешь и не сохранишь.

— Нее, — мычал и хрюкал Вася, извергая на землю весь ассортимент сельского огорода и подворья. — Старался на месте все сожрать, что на столе красовалось. Просто желудок маловместительный. А так там все очень съедобно и привлекательно, что остановиться сил никаких не было. Господи, а какие еще зразы нетронутыми остались!

— Вижу, вижу, — хихикал Володя. — Все пять штук аккуратным рядком выложились. В том же порядке, что и ел.

— Нее, — не соглашался Вася. — Зразы я с утра еще вчерашние ел. Они успели приспособиться. А это все окорок. Его я чересчур многовато съел. И все запивал первачком. Крепкий, зараза, оказался. Он не горит, как все обычно, а взрывается от искры. Даже курить рядом страшно было. Спичку ко рту не поднести без риска.

Мерзопакостного Васю Володя уложил спать, а рядом с ним на тумбочку поставил большую алюминиевую кружку с водой. Уже имеется опыт с жалобным стоном среди ночи, и с просьбой принести больному и неподвижному телу глоточек живительной влаги. Поэтому в последнее время Володя в таких случаях воду заготавливал заранее. Она, то есть вода, и самому Володе часто требовалась. А операцию по посылке сигнала в соседний мир решили перенести назавтра, когда организмы ее участников вернутся в комфортное рабочее состояние.

— Похмелье недопустимо, — категорично предупредил уже засыпающегося друга Володя.

Вася принес для лечения с собой солдатскую фляжку самогонки. Но Володя решил ее экспроприировать и разлить по стаканам всем оставшимся членам экипажа номер восемь. То есть, на троих, поскольку кроме пьяного Васи еще двое вернулись из увольнения в адекватном и аналогичном состоянии.

Софийка, испуганная и встревоженная подошла к Евгению и дотронулась до его плеча рукой.

— Папочка, что с тобой? Случилось что? — спрашивала она Евгения, который внезапно побледнел и ухватился двумя руками в подлокотники кресла, словно пытаясь удержаться от неожиданных действий. — Папочка, миленький, тебе плохо, надо врача вызвать или таблетку дать какую-нибудь? Ты скажи, а то мне страшно, — умоляла, сама чуть не плача, Софийка, даже боясь подойти ближе.

— Нет, моя миленькая, ничего страшного, это не болезнь, а что-то вспомнилось ужасное, — Евгений встряхнул головой, пытаясь вернуть себя в нормальное состояние. Он и сам понять не мог, откуда вдруг и внезапно на него налетело это усиленное сердцебиение и тревога, словно вестники крупного несчастья. Но они вот такой волной прокатились и затихли, словно разбились о мол. И так несколько раз подряд. На первые две волны, которые он зафиксировал, но так тревожно не отреагировал, а просто не обратил внимания. А вот последняя так ударила, что и отразилась на его лице, тем самым испугав ребенка.

— Я принесу тебе минеральной водички. А лучше чай заварю, хорошо, папочка? Мы чайку попьем, и тебе хорошо станет, — предложила суетившаяся вокруг него Софийка, продолжая испуганно лепетать и уговаривать, словно испугалась этой внезапной болезни.

— Нет, не хочу. Идем ко мне на коленки, — Евгений поймал ребенка и усадил к себе на колени. — Мне уже хорошо. Просто какая-то тревога пробежала по сердцу и унялась. Я уже немолодой, потому такие вот казусы и случаются. Возрастные недомогания.

— Ты еще очень и совсем не старый, — возразила Софийка, прижимаясь ухом к его сердцу, пытаясь уловить эту тревогу, но там нормально и, как всегда, просто стучало.

— Я знаю. Я еще очень даже ничего, и даже молодой, — пытался бодриться Евгений, но сам уже призадумался над этим внезапным явлением. Нет, здесь не в здоровье дело, не оно виной такой тревоги. Явление несколько иное. Он услышал этот зов ниоткуда, а точнее, из той комнаты, которая в последние годы служила ему кабинетом и личной лабораторией. Там находился его "Паурат".

— Милый ребенок, скажи мне правду, — обратился Евгений к Софье, которая уже успокоилась и повеселела от информации, что у папы со здоровьем полный порядок. — Ты не входила в мою комнату и ничего там не включала, не нажимала? Ну, не обязательно нарочно, а, может, случайно нажала какую-нибудь кнопку.

— Нет, что ты, папа, — вновь перепугалась и всполошилась Софийка. — Я никогда даже не думала об этом. Ты просил меня, вот я и послушалась. Даже к двери близко не подхожу. Я ведь знаю, что у тебя там что-то важное и твое личное. Зачем мне нужно туда входить, а тем более, еще и кнопки, нажимать, про которые я ничего не знаю.

— Софийка, честное слово, — предпринял еще одну робкую попытку Евгений. — Ты, если это нечаянно произошло, признайся. Я даже не то, что ругаться, а даже обижаться не стану. Ведь, по сути, совсем ничего не случилось, потому и нужна мне эта, правда.

Софийка от недоверия и этого несправедливого подозрения была уже на грани истерики, и готова вот-вот в два ручья и один голос разреветься, что Евгений поспешил исправить свою ошибку и поцеловал ее в оба глаза, только бы они не извергали соленые ручьи.