Александр Казанцев - Том 1. Подводное солнце

Вот как получилось. Не за ту вас принял. Думал, обычное приключеньице. Неожиданное предложение в таких случаях безотказно действует. Проверено! Потом, конечно, признаешься: женат, дескать, и все такое прочее… Оно и к лучшему. Приключеньице не должно затягиваться.

Можете считать меня кем угодно, будете правы. Но оцените хотя бы то, что не таюсь перед вами, а потому старика с хореем еще раз не ищу.

С сожалением Д. Росов»

Маша изорвала письмо в мелкие клочья и поклялась, что о Росове никогда больше не вспомнит и не встретится с ним никогда, никогда… И вот теперь это неизбежно.

Елизавета Ивановна, всю ночь слышавшая, как Машенька ворочается в постели, на рассвете вышла провожать дочь на балкон, когда за ней приехал академик Овесян. Строгая, с горько опущенными уголками рта, она ни о чем ее не спросила, почти уверенная, что виновника девичьих слез видит перед собой. «Женатый ведь…» – гневно подумала Елизавета Ивановна и даже не махнула рукой Овесяну на прощание.

Состояние Маши не ускользнуло и от академика. Когда он уезжал в Проливы, Маша смотрела на него слишком печальными глазами. Он улетел в некотором смятении и, несмотря на увлеченность работой, много думал о себе и Маше. И он решил покончить все разом, едва «это проявится снова», но Маша, прилетев в Проливы, была по-старому приветливей и спокойной, правда, чуть рассеянной. Амас Иосифович не нашел повода для объяснения. Но сейчас состояние девушки чем-то напоминало Амасу Иосифовичу их прощание год назад.

– Вы словно поднимались на шестой этаж, а не спускались, – сказал академик.

– Торопилась.

– Не уверены в «подводном солнце»? Маша задумчиво покачала головой.

– Так что же?

– Лучше не спрашивайте. – Маша покраснела и, почувствовав это, отвернулась.

«Может быть, сейчас и надо все выяснить?» – подумал академик. Он нахохлился и сразу же приобрел какое-то сходство с ястребом.

– Сашоль видели? – спросил он, словно призывая сюда на помощь дочерей.

– Вы не знаете, Амас Иосифович, когда приходит…

– Что? Любовь? – перебил академик. Маша испуганно посмотрела на академика.

– Нет. я хотела спросить, когда приходит рейсовый самолет в Проливы. Только по особому назначению?

– А! – сказал Овесян и рассеянно замолчал, так и не ответив на Машин вопрос.

…Около взлетной дорожки летчик столкнулся с товарищем по экипажу:

– Мамед, слушай! Сейчас узнал. Она летит с нами.

– Кто она? Балерина Фетисова, которая вчера танцевала в «Ромео и Джульетте»? – ехидно осведомился бортмеханик.

Костя – это был он – махнул рукой:

– Сама Джульетта! Учительница наша с дипломом доктора наук! Понял?

Аубеков свистнул. Оба посмотрели на атомный самолет. В полуоткрытом стеклянном куполе виднелась плечистая фигура командира корабля.

– Докладывай Ромео, – многозначительно кивнул в его сторону Мамед. Костя взбежал по трапу.

– Разрешите доложить? – вытянулся он перед удивленным Росовым. – Имею список пассажиров.

– Волков? Знаю, – твердо сказал Росов.

– Нет. Еще некоторые…

Росов пожал плечами и взял протянутый Костей список. Прочел, нахмурился. Взглянул было на Костю, но тот уже исчез…

Около командира вырос штурман Шевченко:

– Разреши, Дмитрий, гостей встретить. Командир, дескать, занят.

– Нет, – отрезал Росов. – Сам встречать буду.

Скоро появились пассажиры. Почти одновременно подошли академик Омулев и профессор Сметанкин. Ученые очень вежливо раскланялись друг с другом, но, идя вместе по летному полю, не произнесли ни слова.

Знакомясь с Росовым, которого он, вероятно, забыл, профессор Сметанкин сказал:

– Не люблю летать. Тошнит всю дорогу. Я и море ненавижу. Так всю жизнь и поступаю себе наперекор: летаю и изучаю моря, чего вам не желаю, молодой человек.

Росову этот неприятный с виду старик понравился своей прямотой и какой-то горькой насмешкой над самим собой.

– Старье, – презрительно указал Сметанкин на стоявшие поодаль реактивные пассажирские лайнеры.

Только сейчас Росов узнал в старике незадачливого водителя старой машины, застрявшего с Машей Веселовой на шоссе.

– На этих лайнерах – урановые реакторы, – веско заметил Росов.

– Разве это самолет, если ему для посадки непременно бетонные аллеи нужны? Вот если бы вода… – продолжал Сметанкин.

Росов чуть покраснел от злости.

– Зимой, профессор, я на самолете, а летом – на лодке, – отчетливо сказал он, – у нас летом в Арктике вода повсюду. На своей лодке я в тундре где хотите сяду и снова в воздух поднимусь. Мне аэродромов не надо.

Показалась группа людей. Впереди шла статная женщина. Росов узнал в ней Машу и остался у корабля. За Машей шли Волков, Александр Григорьевич Петров и академик Овесян.

Александр Григорьевич говорил Волкову о Ходове:

– Человек обречен. Врачи признались мне, что помочь нельзя. Раковая опухоль…

– Очень жаль Василия Васильевича, – сказал Волков. – Замечательный строитель, настоящий коммунист.

– Облучение искусственными изотопами пробовали? – вмешался Овесян. – Я знаю работы многих научных институтов. Атомная энергия может победить рак.

– К сожалению, опухоль на внутренних органах. Врачи говорили, что могли бы справиться, будь опухоль доступна.

– Ах, ваши врачи, – махнул рукой Овесян. – Самое простое, если опухоль доступна и ее можно вырезать или облучить. Я понимаю, что нельзя для облучения вспарывать живот или вводить в клетчатку радиоактивное вещество, которое потом останется в теле, как неизвлеченная пуля. Впрочем, кажется, стоит вспомнить средневековую алхимию.

– Алхимию? – поднял брови Волков.

– Именно! – живо отозвался Овесян. – Срочно поручу своим лаборантам получить побольше золота. Я пошлю его в различные медицинские институты, чтобы они «озолотили» всех своих подопытных кроликов.

Маша подошла к взлетной дорожке. Росов все еще стоял там.

– «Воздушные мушкетеры»! – приветливо сказала Маша, протягивая Росову руку. Глаза ее сияли. Они были именно такими, синими, с радужными лучиками к зрачкам, какими помнил их Росов.

Сметанкин стал целоваться с Машей.

«Пренеприятнейшая личность», – вдруг подумал о нем Росов.

– В путь! – скомандовал Волков.

В отсек пилотов Росов прошел, нагнув голову, стараясь ни на кого не смотреть. «На малом воздухе» заработал реактивный двигатель.

Поднявшись в воздух и описывая дугу перед тем, как лечь на курс, самолет пролетел над юго-западной частью Москвы.