Клиффорд Саймак - Почти как люди: Город. Почти как люди. Заповедник гоблинов

Заголовок напечатанной под фотографией статьи окончательно подтвердил мою догадку. В ней сообщалось, что

ГОВОРЯЩАЯ СОБАКА ХОЧЕТ НАНЕСТИ ВИЗИТ ПРЕЗИДЕНТУ

— Мистер, — спросил продавец, — вы купите эту газету?

Я дал ему билет в десять долларов, и он недовольно хмыкнул.

— А у вас не найдется денег поменьше?

Я ответил, что не найдется.

Он отсчитал мне сдачу, я запихнул ее вместе с газетой в карман и пошел назад к машине. Я хотел прочесть статью, но по какой-то необъяснимой причине, которую я даже не пытался понять, мне хотелось прочесть ее, сидя в машине, где меня никто не побеспокоит.

Статья была написана остроумно, пожалуй, даже чуточку остроумнее, чем следовало бы.

В ней рассказывалось о псе, которому захотелось встретиться с президентом. Прежде чем его успели остановить, он проскочил в ворота и попробовал проникнуть в Белый Дом, но охранники выставили его за дверь. Уходил он неохотно, пытаясь по-своему, по-собачьи, объяснить, что в его намерения не входило учинять беспорядки, но он был бы весьма признателен, если бы ему дали возможность повидаться с президентом. Он сделал еще две-три попытки пробраться в здание, и кончилось тем, что охранники вызвали по телефону собачника.

Приехал собачник и забрал пса, который пошел с ним довольно охотно, без каких бы то ни было признаков озлобления. А вскоре собачник вместе с псом вернулся. Он сказал охранникам, что, может, все-таки стоит устроить псу свидание с президентом. По словам собачника, пес объяснил ему, что у него есть к главе государства дело чрезвычайной важности.

После этого охранники снова отправились к телефону, и спустя немного времени, за собачником приехали и отвезли его в больницу, где он в настоящее время находится под наблюдением врачей. Псу, однако, разрешили остаться, и один из охранников в предельно выразительной форме объяснил ему, насколько с его, пса, стороны смешно надеяться на встречу с президентом.

Пес, как сообщалось в статье, был вежлив и вел себя очень прилично. Он сидел перед Белым Домом и не доставлял никаких хлопот. Даже не гонялся по газону за белками.

«Автор этих строк, — писалось далее, — сделал попытку поговорить с ним. Мы задали ему несколько вопросов, но он молчал как убитый. Только улыбался».

И вот он, собственной персоной, как живой, глядел на меня с первой страницы — эдакий лохматый симпатичный бездельник, которого никому и в голову не придет принять всерьез.

Но и автор статьи, и все остальные не так уж виноваты, — подумал я. И впрямь, что может быть фантастичнее лохматого говорящего пса. А если призадуматься, этот пес своей безмерной нелепостью ничуть не уступает банде кегельных шаров, собравшихся завладеть Землей.

Если б людям грозила опасность, связанная с кровопролитием или эффектная по какой-либо другой причине, она была бы понятна. Но нынешняя опасность не обладала ни одним из этих качеств и именно поэтому была еще страшней.

Стирлинг говорил о существах, которые не зависят от окружающей среды, — именно такими и были эти пришельцы. Они могли приспособиться ко всему, они могли принять любую форму; они могли усвоить и использовать в своих интересах любой образ мышления; для достижения своих целей они могли извратить принципы любой экономической, политической или социальной системы. Они обладали безграничной гибкостью; они приспособились бы ко всему, что человек изобрел бы, пытаясь их уничтожить.

Да, скорее всего, сказал я себе, на Земле сейчас орудует не множество кегельных шаров, а одна гигантская особь, способная делиться на несметное количество частей и с той или иной целью принимать самые разнообразные формы, оставаясь при этом единым организмом, которому известно все, чем занимаются его отдельные фрагменты.

Каким же способом можно уничтожить подобное существо? — спросил я себя. — Как оказать ему сопротивление?

Однако, если это действительно был единый исполинский организм, некоторые факты не поддавались объяснению. Почему, скажем, в усадьбе «Белмонт» вместо Этвуда ждала меня девушка без имени?

Мы о них ничего не знали, и у нас уже не осталось времени на их — или его — изучение. А человеку подобные сведения пошли бы на пользу, ибо я не сомневался, что цивилизация этого врага во многих отношениях так же сложна и своеобразна, как и цивилизация человечества.

Они могли превращаться во что угодно. Они, видимо, могли — правда, в каких-то пределах — предугадывать будущее. И они затаились в засаде и будут сидеть в засаде до последнего. А вдруг так сложится, сказал я себе, что человечество погибнет, даже не зная причины своей гибели?

А я — как мне следовало себя повести?

Швырнуть им в лицо их деньги, бросить им вызов — это было бы чисто человеческой реакцией. И возможно, сделать это было бы совсем нетрудно.

Я вдруг с удивлением заметил, что думаю о них, как о «них», а не как о «нем» или о «ней», Не как об Этвуде или девушке, у которой не было имени, потому что она в нем никогда не нуждалась. А не значит ли это, спросил я себя, что их маскировка под людей не так уж совершенна, как это кажется с первого взгляда?

Я сложил газету, бросил ее рядом с собой на сиденье и скользнул за руль.

Сейчас не время для героических подвигов, подумал я. Сейчас человек должен делать все, что в его силах, как бы ни выглядели его поступки. Если я, прикинувшись их союзником, сумею выведать у них какие-нибудь сведения, хоть отчасти проникнуть в их сущность и эти сведения помогут человечеству — тогда, быть может, есть смысл этим заняться. А если дело дойдет до того, что мне придется писать для пришельцев пропагандистские статьи, не сумею ли я вставлять в эти статьи непредусмотренные ими фразы, на которые они не обратят внимания и не поймут, но которые легко дойдут до сознания читателей-людей?

Я завел мотор, включил передачу, и машина влилась в поток уличного движения. Это была прекрасная машина. Самая лучшая из всех, которые мне когда-либо случалось водить. И несмотря на ее происхождение, несмотря ни на что, я вел ее с гордостью.

Подъехав к мотелю, я увидел, что машина Куинна по-прежнему стоит перед его блоком, но к ней сейчас прибавились еще две — их припарковали около других блоков. Я понял, что вскоре в мотеле не останется ни одного свободного номера. Люди будут въезжать во двор и спрашивать у старожилов, как они сюда вселились. А те посоветуют вновь прибывшим воспользоваться ломом или молотком, а то и сами вынесут этот лом или молоток и помогут им взломать дверь. Люди — по крайней мере, на первых порах — будут держаться вместе. Будут помогать друг другу в беде. Это уже позже они разбредутся в разные стороны и каждый в одиночку пойдет своим собственным путем. А потом они, возможно, вновь объединятся, поняв, что сила людей — в их единстве.