Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 3

И тут же увидел вездеход.

Точнее, он не сразу понял, что это вездеход. Название машины, чернеющей в зарослях неподалеку, всплыло из памяти спустя несколько секунд, в течение которых он медленно поднимался с бревна и хлопал от удивления глазами. Кандид никогда не видел вездехода, но точно знал, что это он. Не веря своим глазам, он подошел к вездеходу. Машина стояла, сильно накренившись вперед. Передние ее колеса увязли в луже, на лобовом стекле и капоте лежал внушительный клубок лиан и веток. Дверца кабины была распахнута, а в самой кабине было пусто. Кандид с опаской дотронулся до борта вездехода и заглянул в кабину. Борт был теплый, в кабине что-то попискивало, на пульте моргали индикаторы и лампочки, пахло бензином и кожей кресел. Словно потайная заслонка рухнула у Кандида в памяти, и лавиной в сознание хлынула гамма этих странных, но знакомых слов и понятий. Бензин, индикаторы, кабина…

Он стоял в недоумении и замешательстве возле пустого вездехода и не знал, что делать. Какие-то смутные чувства переполняли его, а он не мог разобраться в них, не мог понять, что же такое стронулось где-то в глубине души. Ему казалось, что это должно быть связано как-то с отцом, с его мечтами о родине и возвращении, его попытками найти в лесу хоть какие-то следы этой самой родины, хоть какие-то знаки… И вот теперь… А что же теперь? Кандид не знал — что. Он чувствовал волнение, но не понимал его причину. Словно бы он неожиданно приблизился к чему-то важному, очень важному и теперь не знал, что с этим делать. И от этого ему стало неуютно и нехорошо. Ему захотелось изгнать из сердца неясную тревогу. Он вдруг вспомнил о своем племени, о своей семье, о том, что надо торопиться на стоянку, — все эти вещи никак не вязались со стоящим перед ним вездеходом. Он был совсем из другой жизни, этот покинутый вездеход, и тогда Кандид попятился от него. Он попятился сначала медленно, затем все быстрей и быстрей, потом развернулся и зашагал к озеру, не оборачиваясь.

Когда он огибал заводь, то внезапно вышел на дорогу. Дорога оказалась бетонной, вся в трещинах, поросших травой и цветами.

Сразу было видно, что она заброшена. Кандид, не останавливаясь, проскочил каменную полосу, чтобы не дать странным чувствам вновь усилиться, и снова углубился в тростник, примыкающий к воде.

Плыть пришлось еще дольше, чем в первый раз, — озеро в этой части было шире. Но вода тут оказалась уже другая: чистая и прозрачная, не было цепких водорослей, сковывающих движения, не было ныряющих кувшинок, только водяные пауки иногда пробегали рядом, да смачные, урчащие пузыри с сидящими внутри донными мухами поднимались с глубины навстречу и вспенивали воду перед самым лицом.

Берег, как он и думал, оказался болотистым, сильно заросшим осокой, и Кандиду пришлось долго искать сухое место, где он упал, чтобы перевести дух. Он лежал на спине, раскинув руки и закрыв глаза. Сердце постепенно утихомиривало свои удары, давно проснувшиеся болотные обитатели наперебой гудели, орали, свистели рядом, а ему не хотелось вставать. Только сейчас он почувствовал в полной мере, как высосала из него силы эта ночь. Он позволил себе немного расслабиться и полежать с закрытыми глазами.

Заплыв через озеро навеял у него воспоминание из времен самого начала Освобождения. Он вспомнил одно знаменательное сражение; они дрались тогда за озеро, называвшееся Камышовым. То озеро, как и Безымянное, было очень вытянутым и узким, и им приходилось пересекать его на плотах вдоль, потому что вести атаки с берегов было трудно: берега оказались сильно заболоченными. Они тогда еще многого не умели, безлицые еще не давали им Дьявольскую Труху, не научили их ночным методам ведения боев, и приходилось рассчитывать только на свои силы. Кажется, тогда, да, именно тогда, на Камышовом озере впервые обнаружилось, что мертвяки слабеют, что они уже не обладают той силой и проворством, присущими им ранее. Племена удачно объединились тогда: к их племени примкнули и племя Губастика, и племя Шатуна. И это была первая серьезная победа над подругами. Здесь, на этих землях, в этой части леса. А в других землях были свои первые победы и свои камышовые озера, но как ни странно, примерно в одно время. Об этом свидетельствовали и молва, и крылатковая связь, и безлицые, которые, как известно, знали многое, если не все. После захвата Камышового озера Шатун подался на юг и геройствовал там — о его подвигах долго ходила молва. Жаль, не дожил он до конца Освобождения, рассказывали, что загнали подруги все его племя в болота и утопили, даже животных напускать не стали. Да, это было время сражений с переменным успехом, и до полного Освобождения было еще ой как далеко. Но, кажется, именно тогда, на Камышовом озере, когда они весь вечер залечивали раны, таскали трупы и подсчитывали потери, они стали понимать, что оно — неизбежно.

Кандид открыл глаза и сел. Пора было идти. Солнце стояло высоко, и дело близилось к полудню. Сколько он еще провозится на этих болотцах, пока выберется к перелеску? Болотца маленькие, но их впереди целая россыпь. По крайней мере, так было раньше, в те времена, когда Кандиду довелось здесь однажды побывать. Может, сейчас здесь уже не скромные болотца, а непроходимая трясина или еще что похуже. В любом случае, выбора у него не оставалось.

Глава третья

К стоянке он вышел уже во второй половине дня.

Стоянка напоминала потревоженную жучиную колонию и доживала свои последние часы. Около половины хижин было уже разобрано, тут и там торчали голые шесты, лежали груды шкур, мешки, штабели горшков и прочая утварь. Гомонили женщины, галдели детишки, сновали хмурые мужики, скручивались тюки, таскались запасы еды, распихивалось по мешкам все, что успели навялить и насушить, — в общем, царила обычная суета, присущая сворачиванию стоянки.

У поваленного дерева находились только двое: Криворот и Сухой. Появление Кандида вызвало у обоих некоторое удивление. Кандид устало стащил мешок со спины и бросил его под ноги.

— А ты живой, оказывается, Умник! — воскликнул Криворот. — Опять Косой все напутал, почему это Косой все время путает? Сам, говорит, видел, как Умника двуроги рвали! А я ему говорю, как же это ты видел, когда они с Лохмачом на том берегу озера были, напутал ты, Косой, говорю… А он все одно талдычит. А Сухой сказал: двуроги и на вашу сторону пробрались… Живой, значит, Умник. Это хорошо, что ты живой.

— Успел-таки, — вздохнул Сухой. — А я вот думал, что не успею… Они как на склон повылазили, я сразу подумал: все, конец. Потом уже понял, что мотать надо со всех ног. Ворчуну кричу, бежать, мол, надо! А он не успел, Ворчун-то, убили его эти серые… Я думал, и меня убьют. Еле до озера добежал, сил не осталось, как переплыл — не пойму…