Клиффорд Саймак - Игрушка судьбы: Фантастические романы

Как долго это длилось, Хортон определить бы не смог. Он безвольно висел в тисках неведомого, а оно, очевидно, поглотило не только его, но и самое чувство времени, словно умело управлять временем на свой манер и ради собственной выгоды. Мимолетно подумалось, что, если уж сущность умеет манипулировать временем, устоять против нее не сможет никто и ничто: ведь время — самый неуловимый фактор во всем мироздании.

Рано или поздно все кончилось, и Хортон, к собственному изумлению, обнаружил, что скрючился на полу, прикрыв голову руками. Пришлось Никодимусу поднимать его, ставить на ноги, выпрямлять. Осерчав на свою беспомощность, он оттолкнул робота и, добравшись с грехом пополам до каменного стола, отчаянно вцепился в столешницу.

— Вам опять было плохо, — участливо заметил Никодимус.

Хортон потряс головой, пытаясь прояснить мысли.

— Плохо, — признался он, — Так же плохо, как и раньше. А тебе?

— Тоже как раньше, — заявил Никодимус, — Скользящий психический удар, и все. Можно сделать вывод, что это воздействует резче на биологический мозг.

Как сквозь туман Хортон различил реплику Плотояда.

— Что-то там, наверху, — провозгласил тот, — сильно интересуется нами.

Глава 13

Хортон раскрыл книгу на титульной странице. Самодельная свеча чадила у его локтя, отбрасывая неверный мерцающий свет. Пришлось склониться над самой страницей. Шрифт был незнакомым, а слова какими-то не такими.

— Что там? — осведомился Никодимус.

— Как будто Шекспир, — ответил Хортон. — Чего еще можно было ожидать? Но правописание иное. Странные сокращения. И некоторые буквы выглядят иначе. Вот погляди для примера. «Полное собрание сочинений Уильяма Шекспира». Могу прочесть эти слова только так. Ты согласен со мной?

— Дата публикации не обозначена, — подметил Никодимус, заглядывая Хортону через плечо.

— Позже нашего времени, по всей вероятности, — ответил Хортон. — Язык и правописание с годами меняются. Даты нет, но напечатано в Ло… Ты можешь разобрать это слово?

Никодимус склонил голову ниже.

— В Лондоне. Нет, не в Лондоне. Где-то еще. Никогда не слышал про такое место. Возможно, вовсе не на Земле.

— По крайней мере, мы знаем, что это Шекспир, — сказал Хортон. — Вот откуда и кличка. Он присвоил ее себе в шутку.

Плотояд проворчал с другой стороны стола:

— Шекспир был весь полон шуток…

Хортон перевернул страницу. Следующая, изначально пустая, была густо заполнена карандашными строчками. Он сгорбился над книгой, разгадывая их смысл. Сразу бросилось в глаза, что писавший придерживался той же грамматики и словоупотребления, что и на титульной странице. Буква за буквой, слово за словом, Хортон разобрал первые несколько строк, переводя написанное как бы с иностранного языка:

«Если вы читаете это, то вполне вероятно, что вам уже довелось столкнуться с несусветным чудищем, Плотоядом. В подобном случае умоляю вас не доверять злополучному сукину сыну ни на одно мгновение. Я знаю, что он таит намерение убить меня, но сперва я сыграю с ним последнюю шутку. Тому, кто знает, что так или иначе вот-вот умрет, последняя шутка дастся легко. Ингибитор — тормозящий препарат, что был у меня с собой, — почти кончился, и, как только не останется ни грана, злокачественный процесс возобновится и вновь начнет пожирать мой мозг. И покуда меня не обессилила последняя смертельная боль, я выносил убеждение, что гораздо легче умереть в челюстях слюнявого чудища, чем в слабости от нестерпимых страданий…»

— Что он пишет? — спросил Никодимус.

— Никак не пойму, — ответил Хортон, — Трудно разобрать…

И оттолкнул книгу.

— Он беседовал с книгой, — решил напомнить Плотояд, — при помощи магической палочки. И никогда не сообщал мне, о чем беседует. Ты ведь тоже не скажешь мне, правда? — Хортон покачал головой, — Умелое вы племя, люди. Ты человек, в точности как он. Что один говорит значками от палочки, другой способен узнать.

— Но есть еще фактор времени, — высказался Хортон. — Прежде чем прибыть сюда, мы провели в пути без малого тысячу лет. А может, и много больше, чем тысячу. За тысячу лет или даже скорее значки, оставляемые пишущей палочкой, могут сильно измениться. Да и начертание значков в данном случае оставляет желать лучшего. У него дрожала рука.

— Ты попытаешься сызнова? Великое любопытство снедает узнать, что сообщил Шекспир, в особенности обо мне.

— Я продолжу свои попытки, — пообещал Хортон.

И опять подвинул книгу к себе.

«…от нестерпимых страданий. Он притворяется, что испытывает ко мне великую приязнь, и играет свою роль столь убедительно, что требуются значительные аналитические усилия, чтоб распознать его подлинные настроения. Раскусить его непросто, вначале надо понять, что он за существо, ознакомиться с его родословной и с мотивами поступков. Постепенно, очень медленно я осознавал и осознал, что он и впрямь является тем, чем кажется и чем хвалится, — не только убежденным мясоедом, но и хищником не в меньшей мере. Убийство для него не только образ жизни, но и влечение, и религия. Он не единственный в своем роде — вся его культура зиждется на искусстве убийства. По малым долям мне удалось, живя с ним совместно, развить в себе довольно проницательности, чтобы воссоздать историю его жизни и воспитания. Если вы спросите его самого, он, несомненно, скажет вам гордо, что происходит из расы воинов. Но это не вся правда. Даже среди своего племени он существо особенное, с их точки зрения, — сказочный герой или по меньшей мере вот-вот станет сказочным героем. Задача всей его жизни, насколько я понимаю (а я убежден, что понимаю правильно), — путешествовать с планеты на планету и на каждой бросить вызов самому опасному зверю из всех там имеющихся, одолеть его и убить. Почти как легендарные североамериканские индейцы прежней Земли, он ведет символический счет противникам, которых убил. Насколько я понимаю, он уже достиг результата, наивысшего в истории своей расы, и упоенно мечтает стать чемпионом всех времен, величайшим убийцей среди соплеменников. Что это ему даст, я не знаю точно, могу только догадываться, — возможно, бессмертие в расовой памяти, право быть увековеченным в племенном пантеоне…»

— Ну что там? — спросил Плотояд.

— Что тебе?

— Книга теперь беседует с тобой. Ты водишь пальцем по строчкам.

— Ничего, — отболтался Хортон. — Ничего особенного. Преимущественно молитвы и заклинания…

— Однако так я и знал, — проскрежетал Плотояд, — Так я и знал! Он обозвал мою магию треклятой дурью, а сам предавался собственной магии. Он не упоминает меня? Ты уверен, он меня не упоминает?