Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

Тогда поиски тела Распутина в доме Юсуповых были прекращены, и полицейские кинулись к мосту.

Сам министр юстиции и петроградский прокурор прибыли на мост.

Там агенты показали чинам новую улику — на перилах моста в одном месте снег был сброшен, словно через них в реку переваливали нечто тяжелое.

Были вызваны водолазы. Два часа они ныряли возле моста, ничего не нашли и заявили, что если тело и было, его унесло в залив, так как течение Невы в том месте весьма быстрое.

Но в тот момент один из полицейских, что бродили внизу по льду, высматривая, нет ли там еще какой-нибудь улики, увидел в щели между льдинами рукав шубы.

Тут же начали рубить лед у того места. Стоял сильный мороз, но никто не уезжал с моста, даже старенький Макаров.

Работали энергично, и через пятнадцать минут во льду была пробита новая полынья, а из воды извлекли примерзший ко льду снизу труп Распутина.

Тело старца было обезображено — видно, перед смертью его жестоко пытали. Руки и ноги туго стянуты веревкой.

Тело перенесли на берег и заперли в дровяном сарае.

Через некоторое время к Петровскому мосту прибыли министр внутренних дел Протопопов и начальство Охранного отделения. Прокурор Галкин начал снимать протокол наружного осмотра трупа. Судебный врач показал, что в теле Распутина находятся две пули — одна в области груди, другая в шее. Оба ранения смертельные.

После этого тело отвезли в Чесменскую богадельню и начали вскрытие. Но вскоре по приказу императрицы вскрытие было прекращено, тело старца облачили в монашескую одежду, положили в богато убранный гроб и увезли в неизвестном направлении.

А между тем почти все газеты писали о смерти Распутина в восторженных тонах, утверждая, что теперь наконец-то положение на фронтах переменится к лучшему, взяточничество и разврат прекратятся, страна в едином порыве рванется к новым победам.

Под разными предлогами в церквях служили благодарственные молебны. А в театрах после представления публика требовала государственного гимна и даже повторения его на бис. И все понимали, почему играют гимн и почему в столь горячем порыве вся публика смахивает нечаянные слезы радости.

Два дня никто не знал, что происходит за стенами дворца в Царском Селе. Даже ближайшие родственники царя, жаждавшие открыть ему глаза на истинную суть событий, были лишены такой возможности.

Утром 21 декабря в Петербург примчался шурин царя, командующий авиацией адмирал Александр Михайлович, тесть Феликса Юсупова. Он просил аудиенции и получил ее.

Николай любил своего кузена Сандрика, веселого и доброго. Александр Михайлович был олицетворением человеческих черт, которых столь не хватало императору.

Александр Михайлович просил о снисхождении к убийцам, мотивируя свое заступничество интересами страны. Он доказывал, что жестокое наказание отвратит от царского дома подданных императора, и без того недовольных тем, что олицетворял Распутин. Александр Михайлович отыскал какие-то слова, что перевесили аргументы императрицы.

Выслушав Сандро, государь отпустил его, а сам, несмотря на жгучий мороз, со всей семьей отправился хоронить Распутина, о чем никто не узнал.

В своем дневнике от 21 декабря император записал:

В 9 ч. поехали всей семьей мимо здания фотографий и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17-е дек. извергами в доме Ф. Юсупова, кот. стоял уже опущенным в могилу. Отец Ал. Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12° мороза. Погулял до докладов. Принял Шаховского и Игнатьева. Днем сделал прогулку с детьми. В 4 1/2 принял нашего Велепольского, а в 6 ч. Григоровича. Читал.

Александр Михайлович привез приказ императора с наказаниями для участников заговора:

Дмитрий Павлович отправляется на Кавказский фронт в распоряжение генерала Братова. Поезд Великого князя должен был отойти в два часа ночи.

Юсупову было предписано немедленно отправляться в Курскую губернию в имение Ракитное. Его поезд отходил в ту же ночь.

Через два дня в Ракитное прибыл Александр Михайлович, демонстрируя этим солидарность с преступным зятем, а затем приехала и Ирина, которая жалела лишь о том, что не была в Петербурге в ночь убийства.

Убийство Распутина ничего не дало — ни убийцам, ни врагам, ни сторонникам старца.

Может быть, даже ускорило распад России, ибо показало еще раз бессилие царской власти, неспособной защитить своих друзей и наказать врагов.

Юсупов провел в Ракитном всего два месяца.

Зима была холодной, скудной и злой.

«Настроение в столице, — сообщало Охранное отделение в середине февраля, — носит исключительно тревожный характер. Циркулируют в обществе самые дикие слухи… все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны».

24 февраля Охранным отделением было сообщено для сведения полицейских приставов: «23 февраля с 9 часов утра, в знак протеста по поводу недостачи черного хлеба в пекарнях и мелочных лавках, на заводах и фабриках Выборгской части начались забастовки рабочих… в течение дня прекращены работы на 50 предприятиях, где забастовали 87 534 рабочих».

К вечеру 24 февраля бастовало больше 150 тысяч рабочих, а солдаты, которых посылали разгонять демонстрации и митинги, начали отказываться стрелять.

Император отправил командующему Петроградским округом генералу Хабалову телеграмму:

25 февраля. 21 час. В генеральный штаб. Хабалову. Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией.

Глава 2

Март 1917 г

Дело об убийстве Сергея Серафимовича Берестова и его служанки Глафиры Браницкой не было закрыто, но после исчезновения основного подозреваемого оно пылилось на полке в железном шкафу следователя Вревского. Там же лежало дело о смерти Тихона Денисенко и дезертирстве Бориса Борзого. Иной следователь на месте Вревского с облегчением выкинул бы из памяти мертвый груз, но во Вревском было нечто от бульдога — раз сомкнув челюсти, он с трудом мог отпустить добычу. И неудивительно, что в один из последних своих дней в Ялте он достал дела из шкафа, перелистал и вызвал к себе все еще служившего в Феодосии прапорщика из вольноопределяющихся Николая Беккера. Но так как не был убежден в полной непричастности Беккера к давним событиям, то обставил вызов как формальность, связанную с закрытием дел.