Игорь Борисенко - Вариант "Ангола"

Но мы были внутри – поэтому нас словно вывернуло наизнанку и перевернуло вверх тормашками, причем одновременно.

Корабль стартовал.

ЭПИЛОГ

Александр ВЕРШИНИН

Москва, 31 декабря 1942 года.

Ветер гнал поземку по взлетному полю. Окруженные радужными ореолами фонари раскачивались, поскрипывая проволочными дужками, и наши тени словно отплясывали на белом снежном полотне дикий африканский танец. Спустя три с половиной месяца я снова был на аэродроме, откуда началось мое путешествие.

Также прохаживался у шлагбаума часовой с автоматом, также застыла на рулежной дорожке тяжелая туша самолета – все как в тот сентябрьский день, когда все началось, если не считать снега и ранних зимних сумерек.

Но сегодня я никуда не улетал – сегодня я провожал в дальний путь друга.

На дорожке уже ревел моторами"Ли-2", винты гнали снежную пыль.

Мы стояли в края взлетного поля втроем: Вейхштейн, я и Зоя. Стерлигов, который и привез нас на аэродром, тактично остался у машины, не мешая нашему прощанию.

Полы Володькиной шинели развевал ветер, за спиной тощий вещевой мешок, у ног – фибровый чемодан. Ворот шинели залихватски распахнут, так что был виден орден Красной Звезды, врученный Володьке буквально три часа назад. Левая рука висела на перевязи.

– Как долетишь, обязательно напиши, – сказал я.

– Обязательно, – эхом откликнулся Володька.

– И все-таки зря ты остаться не хочешь. Задержался бы на пару дней… Новый год все-таки. И вообще…

Он криво улыбнулся.

– Опять ты за свое… Десять раз уже обсудили.

– Ну, дело твое…

Из самолета высунулся пилот, и замахал руками.

– Зовут, – сказал я.

– Да-да, – заторопился Володька. – Сейчас.

Он протянул мне руку, и я крепко пожал ее. Краткий момент неловкости – и мы неуклюже обнялись, похлопав друг друга по спине.

– Зою береги… Повезло тебе, дурню.

– Знаю.

Отстранившись, он подхватил чемодан. Улыбнулся нам с Зоей:

– Когда в следующий раз буду в Москве, надеюсь увидеть как минимум двоих маленьких Вершининых.

Зоя залилась румянцем, ясно видимым даже в сумерках и сквозь густой ангольский загар.

– Мы подумаем над этим, Володя. Обязательно…

Она сделала шаг вперед и дружески поцеловала его в щеку.

– Удачно добраться.

Володька кивнул.

– Спасибо.

Вскоре он уже махал нам из-за иллюминатора.

Мы помахали в ответ.

Пилот захлопнул дверцу.

– До свидания, – прошептал я.

Моторы взревели, меняя тон, и самолет, набирая скорость, устремился по взлетной полосе, оставляя за собой шлейф взвихренного снега. Вот он уже оторвался от земли, растаяв в темноте. Были видны лишь рубиновые огни на крыльях, но через несколько секунд исчезли и они, и гул моторов затих – лишь ветер гнал поземку по взлетному полю, да раскачивались фонари.

– Ну что, возвращаемся? – нарушил затянувшееся молчание Стерлигов.

– Да, товарищ майор.

Москва утопала в снегу. То есть не так уж много его и было, но после ангольских пейзажей любой сугроб нам казался огромным.

Несколько раз приходилось останавливаться: уступили путь веренице саней, развозящих дрова, пропускали колонны пехоты и техники.

Солдаты в шинелях и полушубках шли молча, и в их мерной грозной поступи чувствовалась решимость и уверенность. Следом медленно ползли наполовину зачехленные машины – наверное, те самые "катюши", о которых я столько слышал.

Война продолжалась. Наша армия нанесла врагу несколько крупных поражений, а тыл делал все возможное, чтобы на фронт непрерывным потоком шли танки, самолеты, пушки, снаряды, продовольствие. И доставленные нами алмазы должны были стать серьезным вкладом в достижение победы.

…Не доезжая нескольких кварталов до дома, я попросил Стерлигова остановить машину.

– Вы уверены, Александр Михайлович? Тут еще километра полтора – а у вас нога…

– Ничего, – мы с Зоей переглянулись. – Очень уж по снегу соскучились…

– Что ж, как знаете, – Стерлигов устало потер переносицу. – В таком случае – до свидания. Зоя Иннокентьевна, не забудьте – завтра в полдень отчет по работе прииска. Машину за вами пришлем. И еще раз спасибо вам за все.

"Тут не нас надо благодарить, а всех – и в первую очередь тех, кто погиб", подумал я. Вслух же сказал:

– До свидания.

Мы шли по неширокой тропинке, протоптанной многими людьми за день, а снег все падал и падал.

– Знаешь, – сказала Зоя, словно продолжая давно начатый разговор, – а я ведь до последнего момента не верила, что у нас получится.

– И не получилось бы, если бы не ты и не Радченко.

Как я узнал уже на борту корабля, именно тяжелораненый старшина, перебив расчет, ударил из пулемета в спину атакующим пещеру португальцам. И может быть, нам удалось бы подхватить старшину на борт корабля, но – Герберт видел это через "глаз" – минуту спустя эта фашистская сволочь "сеньор Герц" накрыл пулеметное гнездо двумя гранатами, и спасать стало некого. И все же какое-то время старшина нам выиграл.

Но если бы не Зоя… Именно она, после того, как я наорал на нее в пещере, ворвалась в корабль, и вынудила Герберта взлетать как можно скорее, не дожидаясь окончания последнего "тестирования систем". А что еще он мог сделать, если прямо в затылок ему смотрел ствол карабина? Так что именно решимость Зои нас и спасла.

…Герберт высадил нас поблизости от Тегерана. Самого Герберта мы не видели с момента старта, так что никаких долгих прощаний не было. Может, оно и к лучшему – каждая сторона выполнила свое обещание, а большего и не требовалось.

Как бы то ни было, корабль стартовал сразу же, как только мы его покинули. Герберт отправился в свой "рядом-мир", мы же двинулись к виднеющемуся на горизонте городу. Представьте себе удивление командира 182-го горнострелкового полка, развернутого в Тегеране, когда в комендатуру заявились шестеро грязных, раненых и оборванных людей, волокущих несколько рюкзаков с алмазами. Однако надо отдать ему должное: нам сразу же оказали медицинскую помощь, отвели в баню, а потом накормили так, что мы несколько часов могли только лежать и глазами хлопать. Тем временем особисты связались с разведотделом штаба 47-й армии, те связались с центром – и, похоже, получили совершенно недвусмысленные приказы.

К полудню следующего дня мы уже были в приграничном Мешхеде, где нас уже ждал самолет. Взлеты, посадки, сменяющие друг друга аэродромы – и поздним вечером 25-го декабря мы уже были в Москве.

А в столице нас сразу взяли в оборот: прямо с аэродрома доставили на Лубянку, где приняли вывезенные нами алмазы, а потом мы несколько дней кряду отвечали на вопросы все более и более высокопоставленных сотрудников НКВД и других наркоматов, опосредованно принимавших участие в ангольском проекте. Все контакты с родными и знакомыми запретили "до дальнейшего распоряжения": об этом нам сообщили мягко, но предельно убедительно.