Чез Бренчли - Башня Королевской Дочери

Теперь света хватало, чтобы увидеть весь зал - святое обещание осуществилось в сиянии и славе, и равновесие возвратилось. Первое, что увидел Маррон, когда привыкли глаза, - что весь отряд, как и он сам, оборачивается и озирается; второе же - черная тень под капюшоном фра Пиета, когда исповедник повернул голову к своим подопечным, и черные неосвещенные глаза его вспыхнули.

Голова наклонилась сама собой, а глаза уткнулись в пол. Никаких больше рассматриваний. Теперь Маррон видел лишь спины сотен коленопреклоненных братьев да широкие тени огромных колонн, рядами уходящих вперед.

Зазвучал голос, читавший полночную службу. Он легко наполнял собой весь зал, и Маррон подумал, что здесь должна быть замешана магия, точно такая же, что и в игре света за алтарем. Однако он больше не испытывал страха, только восторг, он был верующим среди верующих, пришедших вознести хвалу Господу, он радостно, с готовностью присоединился к их голосам. Пожалуй, не следовало делать только одного: он так и не отпустил руку Олдо и держался за нее на протяжении всего часа службы.

После службы даже молчание словно бы отзывалось и пело в вышине. Успокоенный в душе, не боясь ничего после столь яркого подтверждения власти Господа, не слышащий уже плеска крови убитого ребенка, Маррон даже не пытался глянуть вверх. Повиновение есть не только долг, но добродетель; иногда же - и удовольствие. Позже, днем, у него наверняка будет возможность побывать здесь при свете. Но несмотря даже на низко надвинутый край капюшона и опущенные глаза, он все еще видел движение впереди, когда братья на возвышении встали и подняли руки с потухшими факелами. Фра Пиет наверняка сделал то же самое, но у Маррона даже не возникло желания смотреть, не возникло и вопроса, зачем это. Ответ еще придет.

И ответ пришел: два сияющих луча вырвались из знака над алтарем и коснулись по очереди каждого факела, загоревшегося мерцающим огнем. По этому сигналу встали все братья - отряд Маррона отстал от них на какое-то мгновение. Магистры Ордена снова прошли мимо в сопровождении факельщиков; шествие замыкали люди в белых рясах. Дойдя до двери, прецептор, должно быть, повернулся к залу. Маррон не видел его, но заметил, что оставшаяся на возвышении часть процессии остановилась. Потом прецептор произнес последнее благословение, огромный знак над алтарем померк, его свет потускнел и исчез, запечатлевшись под закрытыми веками. Маррон закрыл глаза, не желая отпускать образ, и открыл их, только когда Олдо дернул его за руку и разжал пальцы.

Зал уже наполовину опустел. Оставшиеся факелы все еще горели, храбро сражаясь с темнотой, образуя коридор бледного света, куда и повел свой отряд фра Пиет. Шедший следом подтолкнул Маррона; юноша поспешил за Олдо, влился в общий шаг и спокойно дошел до двери спальни. Там отряд снова расположился на сон до тех пор, пока Брат Шептун не поднял братьев на рассветную молитву.

В раскаленном добела небе высоко горел медный диск солнца, обжигая верхний двор замка, и Маррон обливался потом.

Он был не один: вместе с ним стоял весь его отряд во главе с фра Пиетом. Во дворе, кроме них, было еще человек пятьдесят, вместе с которыми отряд не меньше часа фехтовал на учебных мечах, круглых тупых деревяшках, которые могли оставить синяк, но зато не могли ни ранить, ни убить. "Кроме как в руке мастера, - вспомнил Маррон слова своего дяди, слышанные много лет назад. Впрочем, в руках мастера убивает даже перышко. Я сам это видел..."

Однако противники Маррона не были мастерами; им едва удалось оцарапать юношу. Но ведь у них не было такого дяди... Маррон не слишком обольщался насчет собственного мастерства, однако и не скромничал зря. Он знал, что дерется хорошо, потому что специально занимался с усердным учителем, но понимал, что мог бы сражаться и получше. Раньше он надеялся усовершенствовать свое умение в Чужеземье, сражаясь за Господа и упражняясь вместе со старыми рубаками. Но сейчас все надежды исчезли. К чему мастерство, если все, чем тут предстоит заниматься, - война со стариками, женщинами, безоружными мальчишками да младенцами?

Этим утром в Марроне застряла горечь, которую не смогли прогнать даже рассветная служба, состоявший из каши завтрак и угрюмая решимость на учениях. Спал он беспокойно и теперь чувствовал себя более обманутым, чем потрясенным, более убийцей, чем праведным воином. Сегодня трудно было все свалить на фанатизм фра Пиета, бросившего их в безумие убийства, - тяжесть содеянного перевешивала подобные оправдания.

Но Маррон, несмотря на эти мысли, делал то, что должен был делать. Он стоял рядом с Олдо и с остальными братьями и смотрел, как расходятся их соперники. Потом ушел даже фра Пиет, и отряд остался без присмотра на несколько минут, пока исповедник шел навстречу бородатому коротышке с длинным мечом на поясе. Это был человек, слава которого переросла хозяина, - магистр Рикард, главный мастер оружия Ордена и знаменитый фехтовальщик. Он прибыл в эту землю в свите герцога и вложил в освоение Чужеземья немало сил, сделав своего сюзерена королем страны, и пусть надежды Маррона рассыпались в пыль, отдающую горечью во рту и в горле, но все же под началом этого человека он будет драться изо всех своих сил.

Магистр Рикард пожал руку фра Пиета и заговорил с ним как с равным, чем несказанно удивил Маррона, и они вдвоем медленно направились к отряду, наклонившись друг к другу и негромко разговаривая. За ними шли шестеро юношей в черных плащах, но рясы под плащами были белые.

- Кто это? - тихо спросил Маррон, воспользовавшись моментом.

- Рыцари-искупители,- ответил сзади ворчливый голос. - Из какой ты деревни явился?

"Уж тебя бы в этой деревне поучили!"

Впрочем, это следовало бы знать и самому. Рыцари-искупители были сыновьями знати. Они не посвящали всю свою жизнь и имущество Господу, однако давали клятву провести год, два или пять на службе Ордену. В Элесси это считалось долгом, в других же провинциях Чужеземья, как слышал Маррон, было скорее модой, но черный значок прошедшего службу в Ордене ценился очень высоко и молодой человек, не обладающий им, считался слегка ущербным. А в некоторых фамилиях год службы был ритуалом посвящения, после которого юноша считался мужчиной.

Что бы ни приводило этих людей в Орден, их сопровождали - как Маррону рассказывали - пажи и оруженосцы, они ели и спали отдельно, ходили или не ходили на службы по собственному желанию. И одевались они иначе - как Маррон теперь видел сам. Есть рыцари, и есть братья, это Маррону было сказано, они мало друг с другом соприкасаются; и Маррон уже знал, кого он ставит выше.

Он понял это вдвое яснее, когда шестеро рыцарей встали в углу и сбросили плащи. Они поглядывали на отряд, разговаривали и ухмылялись, улыбаясь лишь с легким оттенком презрения - большего не стоят эти шуты-братья, говорил весь их вид.