Сергей Абрамов - Ряд волшебных изменений милого лица

— Господи! — вскричала Наталья. — Да что же с тобой случилось?

— Устал я, — объяснил Стасик, не сумевший или не пожелавший вникнуть в глубину вопроса, поняв его поверхностно, в первом приближении.

И Наталья, решив, что объясняться с мужем сейчас не только не гуманно, но и бесполезно, пустая трата сил и времени, проводила его в спальню и уложила на супружеский одр. Свет погасила, шторы задернула: спи, непонятный мой…

И Стасик уснул.

А Наталья тихо-тихо закрыла за собой дверь спальни, вышла в гостиную, уселась в зеленое плюшевое кресло перед телевизором. Точно в таком же рядом сидела Ксюха. Телевизор не включали, боясь, во-первых, разбудить отца и мужа, а во-вторых, не до телевизора им было, не до старого фильма, идущего по второй общесоюзной программе.

— Что будем делать? — спросила Наталья в слепой надежде на внятный ответ.

Но откуда ему родиться, внятному?

— Поглядим, — философски ответила Ксюха. Она в отличие от матери не склонна была чересчур драматизировать ситуацию. — Утро вечера мудренее…

Как видите, В. И. Даль своим мудрым трудом заразил не только Стасика.

Утром Стасик проснулся раненько — часиков эдак в восемь с копейками, а для него, продирающего глаза, когда трудящиеся уже вовсю создают материальные ценности, восемь утра — время непостижимое.

— Мамуля, — закричал он, поскольку Натальино место пустовало, — мамуля, ты дома?

Наталья возникла на пороге спальни и тоже задала вопрос:

— Как ты себя чувствуешь?

Ее появление и было, по сути, ответом на праздный интерес Стасика, поэтому он ничего переспрашивать не стал, а Натальино любопытство, в свою очередь, развернуто удовлетворил:

— Я себя чувствую хорошо. А почему ты не ушла?

Тут требовалось точное объяснение.

— Я поменялась с Бабкиной, выйду в эфир вечером. Я боялась уйти, пока ты спал, — сказала Наталья.

— Почему? — удивился Стасик. — Что-то случилось?

Он рывком поднялся с постели, мимоходом выглянул в окно — там гулял по желто-красно-зеленому Сокольническому парку жаркий и беспечный сентябрь, вовсю притворялся летом, — и оседлал велоэргометр, стоящий в углу перед зеркалом. Стасик крутил педали и смотрел на себя в зеркале: хорошо отражение выглядело, находил он, сильно, стройно, загорело, волосато, мужественно, хотя и несколько седовато, но седина бобра украшает.

— Ты что, ничего не помнишь? — Наталья представила себе длинные коридоры больницы имени Ганнушкина, толпы психов в мышиных халатах и своего несчастного мужа, почему-то одетого в парусиновую смирительную рубаху. Воображение у нее было быстрым, богатым и лишенным всяких логических ограничений. В самом деле, если Стасик — псих, то ведь не буйный! Тогда при чем здесь смирительная рубаха?..

— А что я должен помнить? — весело спросил Стасик, наяривая педалями, уже десятый километр откручивая. — Мне сегодня в ГАИ, за правами. Но я не пойду.

— Почему? — В голосе Натальи появились нотки недовольства.

Вот она, пресловутая женская логика! Только что до истерики волновалась, считая, что муж про все забыл — и про аварию, и про путешествие в одних носках по Яузской набережной, и про несвойственное ему всепрощенчество накануне вечером: «Спасибо вам за то, что вы есть…» А теперь, убедившись в здоровой и по-прежнему цепкой памяти Стасика, она готова была возмутиться его безразличным, или, выражаясь иностранно, ноншалантным отношением к происшедшему. Иными словами, так: если ты болен — я в панике, я страдаю, я всю себя отдам на алтарь твоего здоровья; но коли ты в здравом уме, то какого лешего не рвешься к активным действиям, кои, как известно, промедления не терпят?

— Мамуля, — улыбался Стасик, качая эргометром икроножные мышцы, выезжая, по-видимому, за окружную дорогу и вдыхая незагазованный и чуть пьянящий воздух родного Подмосковья, — любимая моя, ну на кой ляд мне эти игры? Зачем мне права?

— Водить машину, — точно ответила Наталья.

— Не стану я ее водить. Я же сказал: не сяду в нее. Я ее боюсь. Гори она ясным огнем!

— Как гори, как гори? — взволновалась Наталья. — По-твоему, так ей и стоять — битой?

— Продадим под пресс, — безмятежно улыбался Стасик, по Ярославскому шоссе проезжая поворот на Подлипки и постепенно приближаясь к населенному пункту Тарасовка.

— Ты с ума сошел! — вскричала Наталья.

От чего ушли, к тому и вернулись: Стасик все-таки сошел с ума. Не так — значит эдак. Впрочем, автор вполне допускает, что Натальино «С ума сошел!»

— не более чем полемический прием, своего рода вызов к барьеру, швыряние перчатки в физиономию обидчика.

Но Стасик перчатки не поднял. Он проехал Тарасовку и на ходу сообщил:

— Я не сошел с ума, мамуля. Я больше не сяду ни в один самодвижущийся агрегат. Я буду ходить пешком. Если тебе хочется медицинских объяснений, назови это транспортофобией.

— Это болезнь, — констатировала Наталья.

— Это болезнь, — согласился Стасик.

— Ты вылечишься, — убежденно сказала Наталья.

— Зачем? — воскликнул Стасик, остановившись в районе станции «Правда», слез с велоэргометра и отправился в ванную комнату. По дороге он доверительно сообщил: — Мне зверски хочется есть, мамуля. К чему бы это?

— Ты же вчера не ужинал! — вскинулась Наталья, забыв про несостоявшуюся дуэль. — Завтрак на столе. Я сделала блинчики.

Стасик взял руку Натальи и нежно-нежно, едва коснувшись губами, поцеловал ей ладошку.

— Спасибо, родная. Блинчики — это именно то, что мне подспудно хотелось. Ты угадала.

— Издеваешься? — неуверенно спросила Наталья.

— Как ты можешь? — возмутился Стасик, и возмущение его — уж кто-кто, а Наталья умела ловить любые оттенки мужниных «игр» — было вполне натуральным. — Подожди. Я быстро…

И скрылся в ванной, пустил там воду, запел нечто бессвязное, но бравурное: «Та-ру-ра, та-та-ти, та-пу-па-пи…»

Наталья обессиленно прислонилась к двери в ванную комнату, закрыла глаза — она ведь тоже была немножечко актрисой! — и негромко произнесла вслух:

— Нет, он положительно сошел с ума…

Интересно: а как сходят с ума отрицательно?.. Но это — праздный вопрос, не станем отвлекаться.

В принципе подобная реакция Натальи — даже и несколько наигранная! — вполне оправданна. Автор знает, что именно мамуля имела в виду, огульно и не в первый раз обвиняя Стасика в умопомешательстве. Совсем недавно, за неделю до описываемых событий, как раз утром случилась довольно безобразная, но типичная для семьи Политовых сцена. Но прежде, чем передать ее, следует сделать ма-аленькое отступление.