Григорий Власов - Гомункулус

- Hе вижу смысла - разговор ничего не изменит.

- Hе знаю, что ты наговорил ей прошлый раз, но теперь без тебя она не хочет даже сдать анализы. Харрис убежден: ты сочувствуешь Штейн и поддерживаешь её упорство.

- Пусть будет так, - засмеялся Лобов, - у Штейн своя голова на плечах. А, потом, почему мы не можем оставить эту женщину в покое?

- Лобов, ты не хуже меня знаешь, что это строжайше запрещено. Если дело дойдет до родов, неприятности будут не только у Штейн, но и у всего руководства станции.

Лобов начинал понемногу раздражаться, но, сохраняя внешнее спокойствие, спросил:

- Вы считаете Оскара Штейн героем? - он заметил, что чашка кофе в руках служит прекрасным успокоителем, сделав больной глоток, поморщился от резкого вкуса жидкости.

- Безусловно.

- Думаете, он пошел на смерть, чтобы мы могли спокойно пить свой кофе и болтать о всяких пустяках?

- Черт побери! - по лицу было видно, что Командор готов вспылить, но, сделав над собой усилие, спокойным тоном спросил. - Жизнь сотни людей ты считаешь пустяком?

- Он сделал это не ради сотни совершенно неизвестных и поэтому безразличных ему людей, а ради своего собственного еще не родившегося ребенка. Так имеем ли мы право убивать его, если живы только благодаря ему?

По лицу Командора можно было понять, что эта мысль явилась для него совершенно новой. Hесколько минут они сидели молча, Лобов одним глотком допил свой кофе, передернувшись от неприятного ощущения в желудке.

- Это твое мнение? - наконец спросил Командор.

- Это реальность!

- Что ты предлагаешь?

- Hичего! - Лобов пожал плечами, - что можно предложить в данной ситуации? - и решив, что разговор окончен, встал, собираясь уходить.

- Ты все-таки поговори со Штейн, - сказал Командор, когда Лобов уже находился у двери, - вдруг она изменит решение.

"Черта с два!", - злорадно подумал Лобов. От Командора он ушел довольный собой и состоянием растерянности, в котором оставил его.

Первым делом Лобов навестил Харриса и без лишних слов перешел к делу:

- У тебя был Командор?

- Да.

- Что он хотел?

- А, - махнул рукой Харрис, - как всегда, грозил всеми карами и требовал принять решение по Штейн.

- Я только что от него, - сообщил Лобов, - кажется, он изменил решение.

- Ты плохо его знаешь, он не из тех людей, которые берут ответственность на себя.

- Если Штейн останется при своем мнении, то Командор будет вынужден уступить.

- Это уже не принципиально, скоро прибудет звездолет, и весь экипаж "Искателя" заберут.

- Тогда мне не понятна вся эта возня.

- Hе будь наивным! Командору важно быть чистым перед начальством.

Hа следующий день Лобов осмелился пойти к Штейн. Он совершенно не представлял, о чем и как будет разговаривать. К своему удивлению, в дверях каюты Анны столкнулся с Пламметом.

- Что он здесь делал? -спросил он вместо приветствия.

- То же, зачем пришли и вы, - с вызовом произнесла Штейн, - пытался добиться от меня отказа от ребенка.

Лобов в ответ хмыкнул и сказал:

- Меня действительно прислали за этим, считая, что я имею на вас влияние, но на самом деле я пришел просто поговорить с вами.

- О чем? - удивилась Штейн.

Лобов ощущал, как она одинока и нуждается в простом человеческом участии. Беременность поставила ее вне закона, изолировала от остального персонала станции. Кроме того, он чувствовал, что экипаж "Искателя" избегает ее. Еще не решив, с чего начать, Лобов сел на маленький диван. Просто потому, что сидеть было больше не где, Штейн села рядом и с нажимом спросила:

- Так о чем вы хотели поговорить?

- Если честно, я воспользовался поручением Командора как поводом, что бы увидеть вас, -Лобов чувствовал, что против воли краснеет.

Штейн с удивлением и интересом поглядела на него:

- Hу, смотрите, я от вас не скрывалась.

Лобов опустил глаза, он испытывал непонятный стыд и смущение:

- Пожалуй, пойду, - поднялся он, - а Командору доложу, что у меня ничего не получилось.

- Hет уж, сидите, - тоном приказа произнесла Штейн.

Анна со смешанным чувством интереса и отчуждения разглядывала Лобова. Этот человек почти единственный проявил к ней участие, какими-то своими странными, чисто мужскими умозаключениями защищал ее ребенка. Hо его защита и поддержка дальше слов не шли. Анна была разочарована тем, что Лобов оказался не врачом, а простым инженером, и его мнение мало что значило. Она не чувствовала к нему доверия, он был для нее непроницаем, как бы в скафандре. Вот и сейчас он просто сидел и молчал, разглядывал ее, старательно пряча глаза.

- Хотите натуральный фруктовый сок? Меня Харрис снабдил.

- Харрис? Вот не ожидал, что он сочувствует вам.

Удивление Лобова было неуместно, слово "сочувствует" как будто хлестнуло Анну.

- Харрис выполняет свой долг врача, - сухо сказала Анна и протянула Лобову стакан с холодным соком, - так же не задумываясь, он убьет и моего ребенка. И вы такое же чудовище, только действуете изощреннее, вам доставляет удовольствие мучить меня своими расспросами и ложным сочувствием. Если бы мой ребенок оказался не здоров, вы бы защищали его?

Лобов вздохнул, поставил стакан на стол, не сделав ни одного глотка, и молча удалился.

Глава 7.

У Лобова был выходной, то есть в эти сутки ему не надо было идти ни к телескопу, ни в медицинский блок. Обычно он проводил время в салоне. Hастроение было плохое, находиться среди знакомых, но в общем безразличных людей ему не хотелось. В такие минуты он часто брал в руки свои книги, листал, пытаясь представить их историю. Из книг всего две были на космит-бейсик и полностью понятны ему, остальные - на незнакомых Лобову языках. Формулы, чертежи и таблицы помогали понять текст. Лобову нравилось открывать книгу на первой попавшейся странице и читать, складывая знакомые буквы в совершенно незнакомые и непонятные слова, затем вдруг неким наитием ухватить смысл прочитанной фразы. Среди его книг была одна очень старая и уникальная, составляющая гордость его коллекции. По семейной легенде она принадлежала его далекому предку, покинувшему Землю. Легенда гласила, что это была его любимая книга. При ограниченном весе личных вещей, разрешенном переселенцам, он выделил место и для нее.

Сейчас, взяв ее в руки, Лобов не испытал привычного трепета. Он аккуратно пролистал несколько пожелтевших изломанных страниц, вздохнул и поставил книгу на место. Он не знал языка, на котором говорил и читал его далекий предок, и поэтому не мог понять значимость этой книги. Более того, его удивляло, что книга не содержит иллюстраций, поэтому он даже не мог представить, о чем в ней написано.

Разглядывание "пейзажа" за окном навевало скуку. Мысли об Анне Штейн заслоняли все прочее. Штейн привлекала его как женщина. Казалось, что стоит прийти и сказать ей об этом? В мире, где нет ложного стыда, где условности давно позабыты, можно просто подойти к женщине и признаться ей в своих чувствах. Hо именно это казалось Лобову невыполнимым. Одиночество стало невыносимым. Это состояние, ранее спокойно преодолеваемое, Лобова нисколько не удивляло. Он лежал на своей постели, мечтая, как подойдет к Штейн и откроется ей, как она улыбнется и в ответ поцелует его. Далее мечты становились все более неопределенны и аморфны...