Сирил Корнблат - Две судьбы

— Ройланд. Тише, тише. Не пытайтесь встать. Вам даже говорить еще нельзя.

За спиной у Ройланда раздался пронзительный крик.

— Украли помидоры! Подавили кусты! Дети, будьте свидетелями этого перед японцами!

О Боже! Что это?

Очень черный человек, одна кожа да кости, но не негр, в грязной набедренной повязке, а рядом с ним в порядке понижения роста пять таких же худых и черных отпрысков в точно таких же повязках. Все они прыгали, тыкая пальцами в сторону Ройланда, и что-то угрожающе кричали. Китаец застонал, сунул руку куда-то в свое изодранное одеяние и выудил пачку намокших денег. Отделив от нее одну бумажку, он протянул ее высохшему мужчине и рявкнул:

— Убирайтесь отсюда, вонючие варвары с той стороны Тянь-Шаня! Мой господин и я подаем вам милостыню, а не отступные.

Тощий дравид или кто-бы там ни было еще схватил деньги и стал причитать:

— Этого мало за такую ужасную потраву! Японец…

Китаец взмахом руки прогнал его прочь, как назойливую муху, и произнес, обращаясь к Ройланду:

— Если бы только мой господин снизошел до того, чтобы помочь мне подняться…

Ройланд нерешительно помог ему стать на ноги. Мужчина шатался из стороны в сторону то ли от того, что нахлебался воды, едва не утонув, то ли от жуткой дозы алкоголя, которую он после этого принял. Держась друг за друга, они побрели к дороге, преследуемые пронзительными предостережениями не наступать на кусты.

Выйдя на дорогу, китаец представился:

— Мое недостойное вашего слуха имя — Ли По. Не соизволит ли мой господин указать, в каком направлении нам надлежит следовать?

— Что это вы заладили, господин да господин? — не скрывая своего раздражения, спросил Войланд. — Если вы так мне благодарны, то это прекрасно, но я все-таки никакой не господин над вами.

— Моему господину угодно шутить, — удивленно заморгал китаец. Очень учтиво, стараясь не обидеть Ройланда и называя его в третьем лице, чтобы не дай бог ничего не случилось, Ли По объяснил, что Ройланд, вмешавшись в исполнение небесного предопределения, в соответствии с которым Ли По должен был пьяный свалиться в канаву и утонуть, тем самым взял теперь судьбу Ли По в свои руки, ибо небожители умыли теперь свои, и он им больше уже не нужен. Он понимающе выразил свое сочувствие к беде, постигшей Ройланда и заключавшейся в том, что спасение утопающего налагает на спасителя определенные обязательства, что усугубляется тем, что у него отменный аппетит, что он известен своей нечестностью и страдает судорогами и коликами всякий раз, когда сталкивается с необходимостью работать.

— Меня все это мало волнует, — сердито произнес Ройланд. — По-моему, существовал когда-то еще один Ли По. Поэт, не так ли?

— Ваш верный слуга почитает своего тезку как величайшего из пьяниц, известных в Поднебесной, — заметил китаец и мгновением позже резко пригнулся, ударил Ройланда сзади по ногам с такой силой, что тот плюхнулся вперед на все четыре и шлепнулся головой об асфальт, после чего выполнил такой же почтительный поклон сам, только более грациозно. Пока они смиренно сгибали спины, мимо них прогромыхал какой-то экипаж.

— Смею униженно заметить, — с упреком в голосе произнес Ли По, что моему господину неведом этикет, который принадлежит скрупулезно соблюдать. Соблюдать при встрече с нашими благородными повелителями. Небрежность при его соблюдении стоила головы моему ничтожному старшему брату, когда ему было двенадцать лет. Не будет ли мой господин настолько любезен, чтобы объяснить, как это ему удалось достичь столь почтенного возраста, не научившись тому, чему учат детей еще в колыбели?

Ройланд рассказал китайцу всю-всю правду. Время от времени Ли По испрашивал дополнительные разъяснения, и из вопросов, которые он задавал, постепенно стал вырисовываться его умственный кругозор. У него ни на мгновенье не возникало ни малейшего сомнения в том, что именно «волшебная магия» забросила Ройланда вперед времени на целое столетие, если не больше, однако он никак не мог уразуметь того, почему не были предприняты столь же магические предосторожности для того, чтобы предотвратить губительный исход эксперимента с Пищей Богов. У него возникло предположение, исходя из описания хижины Нахатаспе, что установка простой легкосъемной стенки под прямым углом к двери в хижину могла отвадить любых, пусть даже крайне зловредных демонов. Когда же Ройланд стал описывать свое бегство с немецкой территории на японскую и причины, которые побудили его к такому бегству, лицо китайца совсем поникло и потускнело. Ройланд решил, что Ли По в глубине души посчитал его не очень-то благоразумным за то, что он вообще решил покинуть какое угодно любое другое место ради того, чтобы очутиться здесь.

И все же Ройланд надеялся на то, что это его предположение не оправдается.

— Расскажите мне, каковы здесь условия жизни? — спросил он.

— Эта местность, — начал Ли По, — находится во владении наших щедрых и благородных повелителей и является прибежищем для всех, у кого кожа чуточку темнее выцветших на солнце костей. Здесь сыны страны Хань, подобно мне, или страны Инда, жившие по ту сторону Тянь-Шаня, имеют возможность обрабатывать землю и растить сыновей и внуков, которые будут почитать нас, когда нас уже не станет.

— А что это вы упомянули, — заинтересовался Ройланд, — какие-то выцветшие на солнце кости? Здесь, что, белых людей убивают, едва завидев их, или нет?

Ли По начал неумело юлить, стремясь уйти от прямого ответа.

— Мы сейчас приближаемся к деревне, где я, недостойный, служу прорицателем, врачевателем, поэтому по случаю и по мере необходимости сказителем. Пусть моего господина не тревожит цвет его кожи. Ваш низкий слуга загрубит кожу своего повелителя, соврет что-нибудь подходящее раз или два, и его господин сойдет за простого прокаженного.

Через неделю Ройланд понял, что не так уж плоха жизнь в деревне Ли По. Она представляла из себя селение, состоящее из саманных лачуг, в котором на берегу оросительной канавы достаточно большой, чтобы удостоиться титула «канал», жило около двухсот душ. Где была расположена эта деревня, толком никто не знал. Ройланд предположил, что она находится в долине Сан-Фернандо. Почва здесь была тучной и плодоносила круглый год. В основном здесь выращивали огромную редиску, которая была слишком грубой, чтобы годиться в пищу людям. Жители деревни считали, что она идет на корм цыплятам где-то к северу. Во всяком случае, они собирали урожай, пропускали редиску через огромную дробилку с ручным приводом, и ломтики ее хранили в темном месте. Каждые несколько дней приезжал на грузовике японец, принадлежавший к одной из низших каст, жители грузили несколько тонн молотой редиски в кузов и больше уже никогда ее не видели. Считалось, что ее поедают цыплята, а затем цыплят едят японцы.