Владимир Фильчаков - Книга судеб Российской Федерации

- Не наделай глупостей! - повторяла она поминутно, и подносила к носу Петра кулак, от которого явственно пахло водкой. - А то станешь полным идиотом, гы-гы.

Петр косил глазами на кулак и молчал. Он был не в силах открыть рот и спросить, в чем именно заключаются глупости, которых он не должен был делать. Ему совсем не хотелось становиться полным идиотом, но он не знал, как этого избежать, а женщина во сне не объяснила.

Проснулся он с больной головой. Солнце только начало вставать, за окном оглушительно, словно на концерте по заявкам трудящихся, чирикали воробьи. Петр поморщился и поплелся принимать душ. После душа голова не прошла, и пришлось глотать зловредную таблетку цитрамона. Через полчаса боль отпустила, и Петр смог наконец осмыслить сон, который стоял перед ним, как сцена из спектакля, наблюдаемого из первого ряда партера. Сон почему-то вызывал нестерпимую тоску. Было в нем что-то загадочное, непостижимое, пугающее. Самое страшное, что он воспринял угрозы всерьез, и теперь боялся того, что он, не зная, каких глупостей не надо делать, именно их и наделает, и превратится в идиота. На память приходили кадры хроники, в которых показывали нацистские опыты над людьми по применению психотропных препаратов. Молодой человек, одетый в полосатую лагерную робу, с аппетитом ел траву... Петра передернуло, и, чтобы избавиться от дурных мыслей, он выбежал из дому.

Его встретило пасмурное утро, словно кто-то большой хмуро глянул с неба, затянутого тучами.

- Нет, ну полная же чушь, - говорил он себе. - Что это ты вообразил? Подумаешь, сон! Мало ли ты снов видел.

- Мало, - сам себе же и отвечал. - Таких - никогда. Вспомни, вспомни! Кулак. Как наяву. И спиртом разило. Когда это у тебя во сне спиртом разило, а?

- Нашел аргумент! Разило, не разило! Чушь одна! Нет, ну ты же образованный человек, кончил университет. Может, ты пойдешь, и сонник себе купишь?

- На кой хрен мне сонник? Когда угроза была такая настоящая.

- Ты вчера колбасы с баклажанами нажрался, вот и привиделось черт те что.

На Петра оглядывались. Все спешат на службу, а этот бредет себе по тротуару, сгорбившись, ни на кого не смотрит, что-то бормочет себе под нос. Одна девчонка даже покрутила пальцем у виска и хихикнула, а надутый "Мерседес" злобно рявкнул клаксоном на перекрестке. Петр шел без цели, не поднимая головы и не глядя по сторонам, а когда поднял, наконец, голову, остановился как вкопанный: перед ним была церковь.

- Ни хрена себе, - богохульно прошептал он. - Значит, надо зайти.

В церкви в этот час было тихо и малолюдно. Тенями ходили церковные служки, шелестели длинными юбками. Зачем зашел? Чувствовал себя, как в чужом краю - что делать, не знал, куда идти - не знал. Так и казалось, что святые смотрят с икон с осуждением. Он сообразил, наконец, перекреститься, прошел к прилавку со свечками, выбрал среднюю. Странно, подумалось ему, Христос гнал торгующих из храма, а они опять здесь. Продают церковное - иконки, душеспасительные брошюрки, крестики, свечи, но, однако же, деньги берут, и немалые. Интересно, как будет при втором пришествии, станет ли Христос так же гнать и этих торговцев?

Теперь вопрос - кому поставить свечку, и за что? Не за упокой, это ясно, не за здравие... Разве можно ставить за собственное здравие? А кто из святых покровительствовал газетчикам? Был ли такой вообще? А который из них Николай Чудотворец? Петр медленно пошел вдоль стены, на которой были развешены иконы и стояли золоченые подсвечники. Вот Никола Чудотворец! Ему и поставим.

Неуютно-то как! Нужно чаще бывать. А когда бывать, если повседневная суета заедает, давит к земле? Вот и сейчас - он не думал о церкви, о Боге, однако же, очутился перед храмом. Что это? Знамение? Призыв? И вообще - верует ли он в Бога?

Детство прошло в оголтелом атеизме, когда даже сама мысль зайти в церковь иначе, чем на экскурсию, казалась кощунственной. Мысль о том, что советские космонавты летали по небу, и никакого Бога не видели, крепко вбивалась в детские головы. Все были атеистами, потому что верили в науку, в ее чудеса, и в Ленина, мумия которого засыхала на центральной площади страны. Наука разочаровала. Вместо обещанного коммунизма и рая на земле принесла в жизнь искусственную пищу, синтетическую одежду, гадкую воду, задымленный воздух, новые болезни. Ленин разочаровал еще больше. Вместо божества оказался обыкновенным человеком, которому нужна была власть, власть любой ценой, который развязал невиданную гражданскую войну и привел Россию к упадку, что бы там ни говорили апологеты индустриализации и электрификации на человеческих костях.

Когда началась перестройка, люди вспомнили о Боге. Петр вместе со всеми пошел в церковь, осенял себя крестным знамением, ставил свечи, но постепенно понял, что уверовать в Бога по-настоящему ему не удалось. Слишком сильна была интоксикация атеизмом. Он перестал ходить в храм, и заметил, что волна веры в народе пошла на спад. На высших чиновников, которые посещали храмы и крестились, смотрел с усмешкой, потому, что никак не мог поверить в их искренность.

Вот и сейчас он чувствовал себя чужим здесь, и, хоть его никто отсюда никогда бы не прогнал, боялся, что кто-то подойдет и строго взыщет за его неверие, начнет стыдить, и ему действительно станет стыдно. Стыдно за себя, за коммунистов, за чиновников, за тех, кто поддался влиянию моды и использовал веру, а, скорее, неверие себе в прибыток...

Он смотрел, как горит свеча, и удивлялся, что она не оплывает, как должна бы. И здесь синтетика, решил он и вздохнул тяжело. Побеседовать бы с батюшкой, выговориться на исповеди, послушать, что скажет священник на его неверие. Но батюшки не было видно, а спросить Петр постеснялся.

Пробыв в церкви около четверти часа, Петр ушел неудовлетворенный. Никому он не был нужен там, в храме, служки обходили его точно так же, как подсвечник, батюшка отдыхал от трудов праведных, и Петр остался без утешения. Нет, он, конечно, не ратовал за то, чтобы к нему сбежались все, кому полагалось присутствовать в церкви, но хоть на толику внимания к себе он мог бы расчитывать? И здесь разочарование. Впору лезть в петлю. Но в том-то и дело, что Скорохлебов принадлежал к тому типу людей, которые ни за что не полезут в петлю, как бы им ни было плохо. И не потому, что у таких людей есть предубеждение против самоубийства, а потому, что они по натуре оптимисты. Как бы плохо им ни было, они верят, что это только временно, что все образуется, Фортуна повернется к ним передом, а к остальным - задом. И все именно так и происходит. Петр подсознательно верил в то, что вот он побродит по улицам, побормочет себе под нос, вызывая усмешки прохожих (а он знал, знал, что смешон, но не обращал на это внимания), а потом пойдет и займет у кого-нибудь сто долларов...