Робин Кук - Мозг

Неожиданно по телу Лизы поползло чувство сонливости. Ощущение было такое, как будто воздух в операционной стал вязким, а ее собственные конечности налились свинцом. Ей стоило большого труда поднять веки. Доктор Ренад улыбнулся ей сверху. Одной рукой он держал трубку для внутривенного вливания, в другой был зажат шприц.

— Это чтобы помочь тебе расслабиться, — объяснил он.

Время разделилось на отдельные промежутки. Звуки вплывали в ее сознание и уплывали. Она хотела уснуть, но тело непроизвольно сопротивлялось сну. Она ощущала, как ее поворачивают, приподнимают правое плечо и подкладывают под него подушку. С полной отрешенностью чувствовала она, что обе ее кисти прикрепляют к доске, отходящей от операционного стола под прямым углом. Руки так отяжелели, что она все равно не могла ими пошевелить. Тело ее по талии закрепили кожаным ремнем. Голову протирали и чем-то мазали. Прежде чем голову закрепили каким-то захватом, она ощутила несколько уколов, сопровождавшихся мимолетной болью. Незаметно для себя Лиза уснула.

Она проснулась в испуге от внезапной резкой боли. Неизвестно, сколько прошло времени. Боль находилась над правым ухом. Вот опять. Изо рта Лизы вырвался крик, она пыталась пошевелиться. Если не считать тоннеля из ткани прямо перед лицом, Лиза была покрыта слоями хирургических салфеток. В конце тоннеля было видно лицо доктора Ранада.

— Все в порядке, Лиза, — произнес Ранад. — Теперь не шевелись.

Тебе вводят местное обезболивающее. Это будет очень быстро.

Боль возникала снова и снова. Лизе казалось, что череп ее вот-вот разорвется. Она попробовала поднять руки, но только натянула фиксирующие их петли. — Пожалуйста! — крикнула она, но голос был еле слышен.

— Все хорошо, Лиза. Постарайся расслабиться.

Боль прекратилась. Лиза услышала дыхание врачей. Они были прямо над ее правым ухом.

— Скальпель, — произнес доктор Ньюмен.

Лиза сжалась от страха. Она ощутила нажатие, как будто палец прижали к голове и провели по отмеченной линии. По шее сквозь салфетки потекла теплая жидкость.

— Зажимы. — Лиза услышала резкие металлические щелчки.

— Зажимы Рейни, — сказал доктор Ньюмен. — И зовите Маннергейма.

Скажите, что для него все будет готово через тридцать минут.

Лиза старалась не думать о том, что происходит с ее головой. Зато она думала о дискомфорте в мочевом пузыре.

Она окликнула доктора Ранада и сказала, что ей нужно помочиться.

— Но у тебя в мочевом пузыре катетер, — ответил тот.

— Но мне нужно помочиться, — повторила Лиза.

— Просто расслабься, Лиза. Я дам тебе еще немного снотворного. — Следующим, что вошло в сознание Лизы, был пронзительный вой газового мотора в сочетании с ощущением давления и вибрацией головы. Звук этот возбуждал страх, поскольку она знала, что он означает. Ее череп вскрывали пилой; она не знала, что это называют краниотомом. Хорошо хоть не было боли, хотя Лиза напряженно ожидала ее появления в любой момент. Сквозь закрывающую лицо кисею салфеток просочился запах паленой кости. Доктор Ранад взял ее руку в свою и она была за это благодарна. Она сжала его руку, как единственную надежду.

Звук краниотома замер. Во внезапно наступившей тишине возникло ритмичное попискивание кардиомонитора. Затем вновь появилась боль — на этот раз скорее напоминающая дискомфорт локальной головной боли. В конце тоннеля показалось лицо доктора Ранада. Он следил за ней, пока наполнялась манжета на ее руке.

— Костные щипцы, — потребовал доктор Ньюмен.

Лиза услышала и почувствовала треск кости. Звук располагался рядом с правым ухом.

— Элеваторы.

— Лиза ощутила еще несколько болевых толчков, за которыми последовал громкий треск. Ей стало ясно, что голову вскрыли.

— Марлю, — закончил доктор Ньюмен будничным тоном.

Продолжая обрабатывать руки, доктор Курт Маннергейм, перегнувшись, заглянул в дверь операционной № 21 и посмотрел на часы на дальней стене. Почти девять. Он увидел, как его старший стажер доктор Ньюмен отступил от стола. Стажер скрестил на груди руки в перчатках и пошел смотреть снимки, установленные в аппарате. Это могло означать только одно: краниотомия проведена и для Шефа все готово. Маннергейм знал, что времени оставалось в обрез. В полдень должна прибыть комиссия из Национального института здоровья. Решалась судьба двенадцати миллионов долларов, которые могут обеспечить его исследовательскую деятельность на ближайшие пять лет.

Ему необходима эта субсидия. В противном случае он потеряет всю свою лабораторию с животными и вместе с ней результаты четырехлетних трудов.

Маннергейм был уверен, что находится на пороге открытия в мозге точного места, ответственного за агрессивность и ярость.

Ополаскивая руки, Маннергейм заметил Лори Макинтер, помощника директора операционных. Он окликнул ее по имени, и она резко остановилась.

— Лори, дорогая! У меня здесь два японских врача из Токио. — Ты не пошлешь кого-нибудь в комнату отдыха проследить, чтобы им дали одежду и все прочее?

Лори кивнула, хотя и показала, что просьбе этой не рада. Ее раздражало, что Маннергейм кричал в коридоре.

Маннергейм уловил молчаливый упрек и вполголоса обругал сестру. — Бабы, — пробормотал он. Для Маннергейма сестры все больше и больше становились бельмом на глазу.

Маннергейм ворвался в операционную, как бык на арену. Атмосфера дружелюбия сразу пропала. Дарлин Купер вручила ему стерильное полотенце.

Вытерев одну кисть, затем другую и продолжая тереть запястья, Маннергейм склонился и осмотрел отверстие в черепе Лизы Марино.

— Черт побери, Ньюмен, — прорычал Маннергейм, — когда вы научитесь прилично делать краниотомию? Я уже говорил вам, говорил тысячу раз, что нужно больше скашивать кромки. Боже! Полная неразбериха.

Прикрытая салфетками Лиза ощутила новый наплыв страха. Что-то в ее операции шло не так.

— Я… — начал Ньюмен.

— Я не хочу слушать никаких оправданий. Либо вы будете делать это как следует, либо ищите другую работу. Ко мне сейчас придут японцы и что они подумают при виде этого?

Нэнси Донован стояла рядом с ним, чтобы взять полотенце, но Маннергейм предпочел бросить его на пол. Он любил создавать напряженность и, как ребенок, требовал всеобщего внимания, где бы он ни находился. И он его получал. По уровню технического мастерства он считался в стране одним из лучших нейрохирургов, и при том самым скоростным. Он сам выражался так:

«Как только влез в голову, миндальничать уже некогда.» И благодаря своему энциклопедическому знанию тонкостей нейроанатомии человека он действовал в высочайшей степени эффективно.