Наталья Деева - Хирург

— Тебе опять пришло письмо без обратного адреса, — донёсся мамин голос. — Оно на тумбочке в прихожей.

Подождав, когда стихнут её шаги, Алекс открыл дверь, потоптался у выхода, набрался мужества, положил письмо на клавиатуру и долго смотрел на него, не решаясь распечатать. Распечатай — и жизнь твоя понесётся под откос. Ты войдёшь в штопор и не сможешь справиться с управлением. Выбирай таблетку: синяя или красная? Может, лучше не знать? Оторвалась белая полоска бумаги, упала под ноги. Непослушными пальцами Алекс развернул лист — точно такой же, как предыдущий — аккуратно сложенный вчетверо. И снова красные буквы: «Ты ведь дорожишь жизнями своих близких?»

Накатило отчаянье. Алекс выскочил на балкон и, подавив рвущийся крик, прошептал сереющему небу: «Чего вы от меня хотите?»

Шалый

— Если ты от меня что-то утаишь, я тебя убью. Если забудешь что-нибудь, я тебя убью. Ты хорошо меня понял? Если нет, я тебя убью! Как ты видишь у тебя не много шансов остаться в живых.

(Карты, деньги, два ствола)

Эх, не понравится жене наше новое жилище! Чую, будет мне скандал сегодня. «Сабурбан» свернул с шоссе и затанцевал на кочках. Я глянул в зеркало: Анжелка, набычившись, наматывала на палец прядь. Малой на её руках обиженно вякнул и взвыл, как, сцуко, труба иерихонская. Целыми днями орёт, орёт, орёт… прикумарил уже. Затыкается только, когда спит.

— И что, нам теперь жить в этих трущобах? — заскулила Анжелка, глядя на хибары лохов, проплывающие за окнами.

— Кыся, это ненадолго, — я выдавил улыбку. — Ты знаешь, что у меня проблемы. Вот, попустится Джалиев…

— Когда, ну, когда он попустится? — закатила глаза она. — А мне шо делать всё это время? Кур пасти? Давай ещё свиней заведём? Ты знаешь, я не привыкла к таким условиям, тут не то, что на каблуках — тут в калошах не пройдёшь! А ребёнка как на коляске катать? Там была квартирка, друзья, салон красоты под боком, площадочка для детей. А здесь что? Ну, ты посмотри! Посмотри-посмотри, оглядись: село и роща дубовая. Даже асфальта нет. У тебя проблемы, а расплачиваться — мне! — машину трясло, и Анжелкин голос дребезжал, как у заики. — Жена декабриста… а я… а я жить хочу! Жить, а не прозябать. А здесь только прозябать можно. Нет… а это, это что? Это похоже на компьютерную игру, где из развалин выскакивают монстры! Да тут вообще люди не живут, только совы по ночам угукают…

Эх, Анжелка ты моя, Анжелика Прекрасная! Если бы ты знала, каково это — постоянно чувствовать себя на мушке, то сопела бы в тряпочку. А уж если бы пуля у тебя над ухом просвистела и чиркнула о стену над твоей кучерявой башкой, то навалила бы ты в свои кружевные трусики. Ты же сидишь и трындишь, трындишь, так и подмывает съездить по твоему милому личику. Обидишься ведь, не дойдёт до тебя, что заслужила. Обидишься и свалишь, и где же я ещё такую тёлку найду, от которой у всех моих корешей стояк?

— Ты обещал особняк за городом, — в её голосе звенела обида. — А везёшь хрену на кулички! Тут же одни недострои!

— Ты бы помолчала, а? Дитём занимайся лучше, — бросил я, обернувшись. — Жить хочешь? Хочешь. Тогда терпи.

Поймав мой взгляд, она закрыла рот, надула губы, отвернулась. Малой размахивал руками и вопил. Дура ты, Анжелка. Красивая дура. Ну, чего бабы если красивые, то дуры, а если умные, то страшные? Исключения есть — тупые уродины. Я ж не лох какой, мне красивая жена положена, такая, как Анжелка.

— А если найдёт нас этот твой… хачик этот? — сменила тему жена.

— Он не хачик, а чурка. А если найдёт, амбец нам. Да не бзди, не станет он, я ж из города уехал, долю свою ему оставил — пусть подавится. Это так, на всякий случай. Годок переждём, и можно светиться.

— У меня там подруги, — заскулила она. — И тренер с массажистом.

— Новых найдём. Хочешь, я тебе салон красоты куплю? Тут, прям у моря один продаётся. Да не ной ты, всё пучком! Бабла вагон, дома тебя подарок ждёт.

В чёрных глазищах вспыхнул интерес, Анжелка вскинула брови и заткнулась, довольная.

— Мне, думаешь, по кайфу днюху отмечать тут? Я тут, кроме братана, не знаю никого. Вот сука Джалиев! Разнюхал-таки… подарочек мне в башку, мля!

— Не матерись при ребёнке! Тебя же никто не заставлял его кидать!

— Да, мля, не кидал я! Ты же любишь золото и бабос? Любишь. Вот мне крутиться и приходится, ну провернул дельце у него за спиной, скосил капусты, а он пронюхал. Серый, урод, стуканул. Больше некому, — я заглушил мотор. — Всё, приехали.

Анжелкины глаза полезли на лоб, челюсть отвисла.

— Не корчи рожи, — буркнул я. — Тебе не идёт.

— Этот… этот монумент — наш дом?! Он даже не поштукатурен! Тут даже забора нет!

— Будет тебе и забор, и бассейн.

Ну, не поштукатурен, ну и что с того? Ну, без наворотов. Ну, похож на крепость.

— Мой дом — моя крепость, — сказал я.

Открыл ворота, загнал машину. Анжелка вышла, огляделась… ну, прям не жена моя, а сосуд скорби! Протопала по ступенькам на порог, коснулась бронированной двери, коричневой, цвета ржавчины, и вздохнула. Малой у неё на руках успокоился и загулил. Ключ со щелчком повернулся — хозяйка переступила порог, огляделась, поджала губы.

— Мебель на днях купим, — успокоил я. — Хочешь, вместе поедем?

Кивнув, Анжелка положила малого на раздолбанный диван, села в кресло, рядом с моей гитарой, закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Не могу смотреть, как она ревёт. Прямо всё внутри переворачивается. Моя жена не должна плакать. Если кто её обидит, то будет валяться с открученной башкой. Я достал из заначки коробочку с бриллиантовым колье, она давно его просила, а меня всё жаба давила — восемь кусков зелёных, как-никак, и протянул жене:

— Анжелика. Это тебе. К новоселью.

Не поднимая головы, она оттолкнула мою руку.

— Да еп тыть, посмотри хотя бы!

Разлепила глаза, моргнула, всхлипнула и потянулась за подарком.

— Ваня-Ванечка, — улыбка. — Котик ты мой! Спасибо! Ой, красота какая!

Колье сразу же было нацеплено поверх цепочки.

— Ну, как?

— Солидняк!

— Зеркало тут есть?

— В ванной.

Вытерев слёзы, Анжелка побежала к зеркалу. Малой заверещал. Присев рядом, я покачал его, сунул палец в ладошку, но на руки брать не стал: мало ли, что. Вдруг сломаю чего, он маленький, скользкий какой-то, рожа красная. Офигеть! Я тоже был таким червяком, и вырос ведь человеком!

Вернулась Анжелка свежая, довольная. Я усадил её к себе на колени, обнял и потянулся к сиськам. У неё обалденная фигура, задница упругая, как прилепил кто, и грудь торчком.

— Котик, ты же знаешь, что мне нельзя, — она нехотя отстранилась. — Вылечиться надо после родов.