Валерий Алексеев - Проект АЦ

Я сел за стол и начал писать письмо в Москву.

"Дорогая мама. Сообщаю тебе, что доехал я благополучно и уже начались занятия. Ребята здесь подобрались хорошие, очень способные. Питание регулярное, на высшем уровне, все бесплатно. У меня в общежитии отдельная комната с телевизором и собственной ванной. Так что ты за меня не волнуйся. Места здесь очень красивые..."

Я посмотрел за окно - купол был молочно-белый, непрозрачный, покрытый то ли снегом, то ли изморосью.

"Осень здесь стоит пока теплая, но наступающая зима нас тоже не беспокоит. Здесь все под крышей..."

Вычеркнул: не поверит. Подумав, вычеркнул и отдельную комнату с телевизором и собственной ванной.

"По всем помещениям школы я хожу в одной куртке: комнатная температура..."

Ну, это уже вопиющий просчет. Надо знать мою маму: она там с ума сойдет от страха за мои бронхи.

"Одеждой (в том числе и форменной) обеспечен полностью, так что ничего не надо посылать. Мой адрес ты найдешь на конверте. Целую тебя, жду письма, беспокоюсь о твоем здоровье, твой сын Андрей. Отцу при случае скажи, что учусь в математической спецшколе. Если спросит".

Конвертов в столе был огромный запас, все одинаковые, с фирменной маркой (на синем фоне золотистый шар), такая же марка с подпечаткой "Для ответного письма" лежала внутри каждого конверта. Я переписал письмо, хотел было сбегать к Олегу, спросить, как правильно писать обратный адрес, но передумал. Все равно опускать где-нибудь на улице. Скорее всего, возле лифта. Точно не помню, но в глазах стоит синий почтовый ящик на стене: где-то я его здесь видел.

Я вышел из общежития. Дул искусственный теплый ветер. Не встретив никого, я дошел до центрального столба.

Возле лифта стоял Дроздов. Он дружелюбно на меня посмотрел:

- Тихий час не соблюдаешь?

Я покачал головой, стараясь спрятать письмо за спину. Но Дроздов заметил.

- Маме? Хорошее дело. Пиши адрес... - Он подвел меня к столику. Тюменская область, Чулпан, ЭШОП, Андрею Гольцову. Обратную марочку не вытряхнул? Без нашей марки ответ не придет. Опускай вот сюда.

Он нажал кнопку, двери лифта раздвинулись, на стене висел синий почтовый ящик. Вот, оказывается, где я его усмотрел. Ну что ж, все продумано до мелочей.

Пока я засовывал письмо в щель, лифт закрылся, и Дроздов оказался снаружи. Недолго думая, я нажал кнопку "подъем", и лифт помчался наверх, к вертолетной площадке.

"Посмотрим, - думал я, еле сдерживая волнение, - посмотрим! "

Легкий толчок - лифт остановился, дверцы разъехались, и повеяло таким резким холодом, что я испугался.

Я стоял на круглой лифтовой площадке под самым куполом и сквозь голубые пластиковые шторки видел далеко внизу дорожку, по которой в сторону учительского домика спокойно шел Дроздов. Экое дело, мальчик решил покататься на лифте...

Постояв в нерешительности, я пошел по широкой каменной лестнице наверх, на вертолетный круг. Но на полдороге сверху на меня посыпалась мелкая снежная пыль.

- Ай, к черту! - сказал я вслух и вернулся к лифту.

15

Целый месяц после этого я наслаждался жизнью вовсю. Учился с удовольствием, купался, ел за троих, ходил в гости к Черепашке, вечерами читал в постели. Телевизор смотрел редко: как-то времени не хватало, голова была другим занята, да и помехи досаждали. И в один прекрасный вечер я без всякого огорчения заметил, что он у меня вовсе сломался.

Черепашка оказалась веселой девчонкой, она готова была хохотать по любому поводу. И характер у нее стал ровнее: она перестала обижаться по пустякам. Пару раз она довольно ловко ответила на Славкины замечания, и Славка прекратил ее задевать. Вечерами мы играли с Черепашкой в прятки (если можно так назвать эту игру): она исчезала, а я ее искал.

Соня почему-то меня избегала: должно быть, она еще сердилась, что получила из-за меня нагоняй. Бориса и Славку я невзлюбил с самого начала, а Леночка Кныш была слишком красивая, я ее просто боялся. Олег со мной был вежлив, как английский лорд, он все время ко мне присматривался, но первый не подходил.

Вообще Олег был в школе звездою первой величины: он быстрее всех прошел программу десятилетки и занимался по особому расписанию, под наблюдением самого Дроздова. Целые дни Олег просиживал в учебном корпусе и что-то там считал. Борька и Соня учились в одной группе, а Славка, Лена и Рита - в другой. У меня, значит, как и у Олега, была своя особая группа, только отстающая. Ну что ж, я не обижался, в этом была своя логика.

Игорь Степанович радовался моим успехам. Мы уже покончили с пробелами по арифметике и шпарили алгебру и геометрию так, как будто бы нас подгоняли. Физику и химию Скворцов не спешил начинать.

- Математика, - повторял он, - это основа основ.

Своего мнения по этому вопросу у меня не было.

Историю, географию и литературу мы совершенно не трогали. Впрочем, я много читал и тоски по этим предметам не испытывал. Удивительно было то, что мы совсем не занимались русским языком, но писать письма мне становилось все легче. Должно быть, это было связано с тем, что я научился "организованно мыслить". Об иностранном языке Скворцов даже не вспоминал. Как-то раз я намекнул ему, что хотел бы выучить испанский.

- А зачем это тебе? - поинтересовался Скворцов.

- Так, красиво... - пробормотал я.

- Ну, пожалуйста, - равнодушно сказал Скворцов. - Учебник ты найдешь у себя в шкафу, на досуге и займешься. Недели две тебе, пожалуй, хватит... Но имей в виду: не в ущерб нашей программе.

Учебник я нашел, но открыть его не рискнул: как-то не верилось мне, что язык можно выучить за две недели. Больше мы к этой теме не возвращались.

Спецкурс меня немного расстраивал: по моему мнению, мы просто топтались на месте. Автогенка мне надоела: я уже научился сосредоточиваться, держать мысль, убрал запретительную перебивку, свободно снимал напряжение, - словом, делал все то, что Воробьев показал мне на первых уроках. Правда, к этому прибавились мнемоника и эвристика, но все это было совсем не то. Мнемоника мне сначала понравилась: с памятью у меня были всегда нелады. Я добросовестно учился сортировать, группировать и запоминать информацию, выделять общие признаки, разработал свой собственный код запоминания исторических дат (Воробьев меня очень хвалил, хотя сам он в хронологии путался). Эвристика (искусство находить неожиданные решения) шла более туго, но кое-какие успехи тоже были. И все-таки я до сих пор не умел ни прослушивать, ни блокироваться, ни исчезать. Иными словами, никаких особенных способностей я в себе не обнаруживал, а Воробьева это как будто не заботило вовсе.

Зато однокашники мои делали всё новые успехи. Борис Махонин у меня на глазах согнул взглядом железную вышку трамплина и тут же, победоносно на меня посмотрев, выпрямил ее, как надо. Олег и Соня целые часы проводили на корте, играя в теннис без ракеток: они стояли на своих площадках, пристально глядя на мяч, который по направлению их взглядов носился над сеткой, выписывая немыслимые кривые. А потом оба, бледные, с покрасневшими глазами, бежали купаться.